Сорные травы. Дмитрий Дзыговбродский

снова. Тридцать компрессий, два вдоха…

      Проверка.

      Двадцать компрессий, два вдоха.

      Снова попробовал набрать «Скорую» – тот же нулевой результат.

      И снова два десятка компрессий, два вздоха.

      Наконец, я резко отстранился.

      Дальше не было смысла реанимировать. Это только в голливудских фильмах главный герой реанимирует-реанимирует героиню – а она открывает удивлённые глазки минут через десять и романтично обнимает спасителя. В реальности всё немного быстрее заканчивается. Десять минут – гарантированная смерть мозга. Семь минут – с большой вероятностью потерпевший получит диэнцефальные нарушения на всю оставшуюся жизнь. То есть главная героиня очнётся в лучшем случае доброй и послушной идиоткой – хотя, исходя из голливудских стандартов, главный герой только рад будет.

      В руководствах пишут, что надо держать умирающего на непрямом массаже до приезда «Скорой», мол, всегда остаётся шанс. Но прошло уже больше десяти минут, а «Скорую» у меня вызвать так и не получилось. Судя по тому, что творилось вокруг, помощи я не дождусь.

      Я отработал все мероприятия чётко минут на пятнадцать. Пора прекращать.

      Я устало присел рядом. Дико захотелось пить. Нет, алкоголь точно не годился. Вот бы чего-то холодного, шипучего, чтоб прям в нос ударило. Отвлекло. В горле саднило – видно, перестарался при искусственном дыхании.

      – Прости, Лен… Херовый из меня Иван-Царевич получился.

      Я ладонью прикрыл ей глаза, поднял на руки и аккуратно усадил в машину – незачем на грязной дороге лежать. Не смотрелась Лена на асфальте. Никак. Рукавом протёр ей лицо, хоть немного убрал кровь – только под носом чуть-чуть запеклось.

      Самое противное – не было ощущения потери. А от этого было особенно тошно.

      Что-то ведь между нами происходило?

      Должно же быть мне, чёрт возьми, больно?

      Или я совсем уже профессионально деформировался?

      Ни сожаления, ни горя, как будто парализовало все чувства. Я застыл рядом с машиной – задумался, что делать. Надо бы позвонить, предупредить родных, сообщить об аварии. Но тут я понял, что ни имён её родителей, ни их адреса, ни телефона не знаю. Растерянно сунулся в машину – найти телефон Лены или сумочку.

      Но тут заорал мой телефон.

      – Иван, в больницу. Срочно, – сухо сказал Олег Данилович, наш главврач.

      – Не могу, – просипел я в трубку, откашлялся и продолжил. – Я тут в аварию попал. Куча машин побилась. Знакомая погибла. Я не…

      – У нас хуже, – прервал меня Олег Данилович. – На работу. Быстро. И сразу ко мне.

      В следующее мгновение он отключился, не дав мне возможности даже согласиться, не говоря уж об обратном. Возражения не принимаются. Жив ли, мёртв ли – будь на месте. Это тебе не в офисе штаны просиживать и в экселе таблички набивать. Когда на тебе ответственность за жизни и здоровье людей, сантименты неуместны.

      В этом был весь Олег Данилович – близкий друг отца, в какой-то степени мне отца заменивший. Даже то, что я в тридцать три стал заведующим хирургическим отделением,