Первое правило королевы. Татьяна Устинова

предвкушая, что конкурентку сейчас прогонят с нагретого коричневого меха.

      – Давай-давай, – сказала Инна Джине, – ты же знаешь, что я шубу сейчас надену.

      «Надень еще что-нибудь, – велела Джина, которая никогда просто так не сдавалась, – а меня оставь в покое».

      Осип выдвинулся в прихожую и стал сердито натягивать ботинки.

      – Домой поеду, – натянув, объявил он громко. – В полдевятого приезжать?

      – В полдесятого.

      – Ну, добро.

      Этому «добро» Осип выучился у местного начальства, которое вслед за первым замом Якушевым любило так выражаться.

      Инна переложила в кресло Джину, которая и не думала уходить с ее шубы, – та тут же спрыгнула на пол в знак протеста против насилия над личностью и пошла, недовольно дергая спиной. Только кошки умеют так выражать свое отношение к событиям – спиной.

      – Ну, я пошел.

      – Давай, Осип Савельич. До встречи.

      Инна еще постояла перед зеркалом. Английский кашемир шарфа был приятно шелковым на ощупь. Он прикрыл волосы и сделал ее похожей на монашку.

      Все хорошо. Ты справишься. Ты справилась, когда твой муж сказал тебе, что он больше не твой, а чей-то, и наплевать ему на тебя, и на самом деле ты – «самая большая ошибка его жизни», он наконец-то это понял.

      Справилась.

      Ей было лет восемь, родители ссорились, почти дрались за тоненькой фанерной стенкой, мать визжала: «Урод, дерьмо!!», отец тоненько скулил в ответ, что-то падало и грохотало, словно рушились стены, а она смотрела в окно – замусоренный бедный двор, полный вспученных черных луж и щепы, собачья будка у забора. Она смотрела в окно и мечтала, как уедет из дома и какая жизнь будет у нее там, куда она уедет. Почему-то она знала совершенно точно, что уедет в Москву, хотя что такое эта самая Москва – понятия не имела. Болтала ногами в валенках, а потом валенок упал, мягко шлепнулся, она помнила это совершенно точно. А потом вбежала мать.

      Инна все смотрела на себя в зеркало.

      Справилась, хотя ей было восемь лет и бороться она не умела. Может, тогда и научилась?

      Ветер с Енисея налетел на нее, разметал европейский щегольской мех, добрался до тела, до самых костей, и костям моментально стало холодно. Придерживая рукой шарф, Инна пошла по дорожке к забору, разделяющему дачи на «зону губернатора» и «зону заместителей». Инна не была заместителем, но по какой-то там хитрой табели о рангах ее должность – начальника управления – в ряде случаев приравнивалась к заместительской, и дачу ей выделили.

      «Ну, сжалились, – бухтел Осип, после трехмесячного пребывания в гостинице втаскивая в новый «казенный дом» ее чемоданы, – хорошо, что сейчас сжалились, а не через год!»

      За забором, посреди метели, дремала темная машина. Машина как машина, в «Соснах» полно разных машин, преимущественно темных, поскольку «высокоранговое» начальство по неизвестным причинам уважает именно темные цвета. Инна не знала ни одного начальника, у которого машина была бы, к примеру, окрашена в желтый или голубой цвет.

      Тревога, как тогда в доме, вдруг поднялась