Чечня. Год третий. Джонатан Литтелл

на многочисленных других: причем мужчины имеют право на рукопожатие, а женщины – на получение букета цветов, и видно, что размер букетов постепенно уменьшается при спуске по вертикали власти. В заключение публику обслуживает делегация московских артистов, привезенных вместе с girls-band: артисты выдают плоские анекдоты, поистрепавшиеся за долгие брежневские годы, и наперебой награждают Кадырова все более странными «медалями»; так, чеченский поэт, некий Умар Яричев, декламирует по-русски длинное стихотворение о Министерстве строительства (я смутно припоминаю строки типа «Ахмад-Хаджи – он в кабинете/ О новых стройках размышляет,/ Гехаева он назначает»); и, наконец, Духваха Абдурахманов читает верноподданническую оду «о человеке, который всегда был рядом с семьей Кадырова и чеченским народом, о Владимире Владимировиче Путине». «Слава Путину!» – скандирует он посреди громовых аплодисментов. Восседая в центре толпы, пока его кинообраз проецируется на широкий экран в глубине сцены, Рамзан хохочет, аплодирует, шутит с охранниками и возится с мобильником. Back in the USSR[5]…

      1937

      «Чечня – это что-то вроде 1937 или 1938 года», – заявляет мне в небольшом московском офисе Александр Черкасов, один из руководителей «Мемориала», крупнейшей российской правозащитной организации. «Там завершается обширная программа строительства, люди получают жилье, там парки, в которых играют дети, там спектакли, концерты, все выглядит нормально, а… по ночам исчезают люди». Это сравнение приходится часто слышать от российских правозащитников, и, как замечает Черкасов, оно не притянуто за уши, но основано на реальных фактах: количество убитых или пропавших без вести на каждые 10 000 жителей за последние 10 лет в Чечне, по мнению Черкасова, пропорционально превосходит количество жертв больших сталинских чисток. Но прежде всего это сравнение передает иллюзию нормальности и даже реальность нормальности для тех, кого не затронул террор. Я провел в Чечне две недели, в конце апреля – начале мая, и если бы я опубликовал этот репортаж сразу же, то акцент бы в нем делался на нормализацию, на ту Чечню, в которой – несмотря на громадные проблемы – дела идут в общем и целом лучше, чем прежде. Реконструкция обширна и реальна; что же касается террора, то ни один из моих друзей, ни один из членов различных неправительственных организаций, за исключением организаций «Мемориала», работающих непосредственно над случаями исчезновения людей, пыток и внесудебных расправ, как будто бы особенно им не интересовался; они смутно знали, что террор тлеет в горах, но не знали никого, кого он непосредственно касался, – колоссальная коррупция интересовала и затрагивала их больше. И говорить о нормализации было бы некоторым образом «правильно», так как проблема здесь связана не с фактами, а с перспективой, с точкой зрения. Я работал в Чечне во время двух войн, сначала – в 1996 году, а затем еще год и три месяца с начала второй войны, осенью 1999 года, и всегда поддерживал там тесные

5

Back in the USSR (англ.) – назад в СССР (в том числе и название известной песни «Битлз»). – Прим. пер.