Альпийский синдром. Михаил Полюга

от того, что каждую секунду может произойти, крикнул я вдогонку Игорьку, но тот уже опустился на четвереньки и, ворочая ширококостным мускулистым телом, неловко протиснулся через окно в лежащий на крыше автомобиль.

      Следующая секунда показалась вечностью. «Что он там возится? Ведь рванет… ей-богу, рванет!.. – порывался к машине я, но ноги словно приросли к почве, я и шагу ступить не мог – только вытягивал шею, не отрывал глаз от подошв Игорька, высовывающихся из оконного проема, и почему-то думал о рваном кленовом листе, накрепко впрессованном в рифленую подошву: – Ну вот, новые кроссовки измазал…»

      Но и вечность миновала, затих гул двигателя, погас дымный, молочно-блеклый свет раскоканной фары, – и тотчас отовсюду подступила тишина, оглушительная, вселенская, такая, что стало слышно биение каждой капли по упругим сочным листам. Или это кровь стучала в висках?..

      – Вот, – Игорек протянул мне дипломат, но я не смог удержать его в правой руке – плечо тянуло книзу, что-то в плече было не так, как должно, – и я перехватил дипломат левой рукой. – Что с плечом, Евгений Николаевич?

      А что с плечом? Ничего особенного с плечом. Просто оно почему-то опустилось, как бы провисло, стало ниже, чем прежде. Но – никакой боли, а если бы что-то не так – была бы боль, непременно почувствовал бы боль…

      – Черт! А у меня шею потянуло, – осторожно, щадяще вертя головой и ощупывая шею, вздохнул Игорек. – И кожу ссадил, – задрав измазанную в зелени футболку, он потрогал пальцем кровоточившую потертость на боку.

      «Что ссадина, ерунда. Легко отделался», – подумал я, успокаиваясь насчет Игорька, но все более озадачиваясь собственным плечом и пытая его на все лады: клонясь вправо, подлаживаясь, отыскивая плечу удобную позу, двигая предплечьем вверх-вниз и ожидая ответного болевого укола. Но плечо все так же провисало, и все так же не ощущалась боль, – как ни вслушивался в себя, как ни пытал-допытывал: что со мной? Только головокружение, и то едва ощутимое, да шум в ушах, да непреходящий шелест дождя.

      – Что делать будем, Евгений Николаевич? – спросил Игорек, морщась и ощупывая пальцами еще одну ссадину – на локте.

      – А что произошло, ты можешь мне объяснить? – отвечая вопросом на вопрос, вяло отозвался я, искоса глянул на подавленного Игорька и вдруг нервно хихикнул, кривя губы и ощущая, как у меня подрагивает, словно от зубной боли, щека. – Ничего не помню. Скользнули влево, что-то мигнуло и завертелось – и все.

      А сам подумал, что с этим своим хихиканьем выгляжу в глазах Игорька законченным идиотом. Всегда у меня так: в критические минуты реакция почему-то неадекватная, заторможенная.

      – Обгоняли грузовик. Нас бросило под колеса, вы взяли влево – ну и понесло… Дождь, резина лысая, разномерка… Я говорил, что ездить нельзя, но вы же упрямый, – как бы оправдываясь, сказал Игорек и зашипел от боли, неосторожно коснувшись пальцами ранки на локте. – И вообще, раз понесло – сбрасывайте газ, а не наоборот… Говорил же, показывал, – почти