Дом на колёсах. Игорь Валерьевич Мерцалов

так расшумелся, что его стало слышно!

      Это было товарищеское судилище, как вскоре догадался Сударый. Распекали Переплёта – за недостойное поведение.

      – Противно духу домовицкому в дела жильцов нос совать! – внушали ему.

      – На то нужда была, – бурчал Переплёт. – Жильца моего со свету сжить собирались…

      – Жильцы о себе пущай сами заботятся! Нам до них дела нет, дом – вот забота наша, – твердили ему, – а жильцы – что жильцы? Дома и без них стоят!

      Переплёт довольно зло огрызался:

      – Как стоят-то? Вкривь да вкось! Вот вы бы поглядели на тех домовых, которые жильцов растеряли! Хоть на Лапотопа из Храпова…

      – Из Храпова? – возопили старшие. – Из какого такого Храпова? Ты бы ещё сказал – какого-нибудь Вамсэрдама! Где мы, а где Храпов? Да может статься, и нет на свете никакого Храпова вовсе!

      – Может, тогда и Спросонска нет?

      – Ты не дерзи! Спросонск – вот он, наши дома в нём стоят. А что из наших окон не видно – того считай что и нет, – учили Переплёта. – Таково от веку заведение домовицкое…

      – От которого веку? От четырнадцатого? – в запале бросил Переплёт.

      – Почему от четырнадцатого? – удивились старшие.

      – А потому что Спросонск только в пятнадцатом веке возник! Почитайте «Историю нашего края» господина Околицына, там об этом хорошо написано. И вот, коли ничего, кроме Спросонска, больше нет – откуда поселенцы пришли, откуда первых домовых привезли? Откуда пошла порода наша?

      Стали Переплёта бранить за умствования, заодно и господину Околицыну досталось, а Переплёт не сдавался, так и ввинчивал:

      – А какой тогда профсоюз вы обсуждаете? Если нет ничего, кроме Спросонска, значит, и Империи нету, значит, не видать вам профсоюза, как своих ушей!

      – Мы тебе про домовицкое, а ты эка завернул…

      – Ах, про домовицкое? Хорошо же, коли не хотите Храпова, сходите на Каретную улицу, в Салкин дом. Там и поглядите, что проку от домового, который жильцов растерял, – не унимался Переплёт.

      Тут Сударый и отошёл на цыпочках. Неловко ему было, потому что именно ради него Переплёт нарушил домовицкие правила, рискнув оставить в трудную минуту родные стены.

      Вот это-то чувство неловкости и заставило Сударого, спустя немного времени, в качестве ответной любезности сунуться в дела домовых…

      Нельзя сказать, чтобы спор Переплёта со старшими привёл к расколу в домовицкой среде – в сущности, такое страшное понятие, как раскол, домовым вообще неведомо. Однако столкновение мнений произошло нешуточное. Высказывались громко, горячо, так что даже посторонние уши слышали.

      И каким-то удивительным образом вопрос о том, как оценить поведение Переплёта, увязался с вопросом о домовицком профсоюзе. Каким именно – загадка, способная поставить в тупик самого Сфинкса. Её трудно решить однозначно, даже опираясь на высказывание некоего домового:

      – А вот мы профсоюз-то сделаем, да на том профсоюзе Переплёта Перегнутьевича и пропесочим!

      Что удивительно: если это побуждение вдохновляло на создание профсоюза сторонников строгого порицания, то и самого Переплёта, и тех, кто отстаивал его правоту, оно вдохновляло ничуть не меньше. Пусть судит читатель после этого, можно ли говорить о каком-нибудь расколе в рядах домовицкого племени, хотя бы при том, что сами домовые называли сторонников Переплёта не меньше как революционерами, а то и анархистами.

      Так, имея разные цели, оба лагеря согласно приложили усилия к единому делу, и оно стронулось с мёртвой точки, на которой рисковало зачахнуть и захиреть ввиду того, что домовые по всей Империи уже который год не могли решить, нужен ли им профсоюз.

      Как раз на этой стадии Сударый и внёс лепту. Имя его в те поры ещё не было широко известно, однако в пределах губернии уже имело некоторый вес. И потому, когда Непеняй Зазеркальевич, зная о желаниях Переплёта, выступил в печати с призывом способствовать профессиональному объединению домовых, его услышали и поддержали.

      Нет оснований утверждать, будто вмешательство Сударого сыграло решающую роль, однако бесследно оно не прошло. Благодаря содействию общественности вопрос быстро вышел за пределы губернии, вскоре уже по всей Империи разнеслась весть о гражданской активности спросонских домовых, растревожив их собратьев по городам и весям.

      И в одну прекрасную ночь домовые обнаружили, что вопрос решён.

      Всякий, кто сколько-нибудь знает характер домовых, может догадаться, что это их несколько даже напугало. Понятно, что сами хотели, но зачем же так быстро, зачем так внезапно? Это ведь придётся теперь что-нибудь делать, а что – неизвестно. Да-да, есть какие-то планы, программы, петиции и ещё шут знает какие страшные бумаги, да-да, сами их составляли, споря до хрипоты, но дальше-то что?

      Ни один домовой на свете ещё ничем, кроме своего дома, не занимался, это понимать надо! Ну, исключая тех, кто потерял право зваться домовым и, по причине утраты дома, вынужден был взяться за другое ремесло. Да вот ещё исключая шалопаев вроде Переплёта…

      А