Тридцать три – нос утри…. Владислав Крапивин

я сижу и смотрю. Мне нравится смотреть на течение…

      Другого бы пропесочили на вечерней линейке и дали бы такой строгий выговор, после которого, если еще одно замечание, – сразу домой. Но тут Валя только рукой махнула. Потому что Глебка никогда не врал. Раз сказал, что не лезет к воде, значит оно так и есть.

      В самом деле, чего ему соваться в воду, если и правда плавать не умеет? Он не купался и тогда, когда в лягушатнике плескался весь третий отряд. И даже одежду не снимал.

      Он ходил в мешковатых серых брюках и в рубашке с длинными рукавами, Наверно, стеснялся своего бледного ребристого тела и тощих незагорелых рук и ног. В палате, когда все укладывались в постели, он старался поскорее залезть под одеяло. И койка его была самая дальняя, в углу.

      …И вот теперь этот Глебка Ужик стоял тут, почти рядом с Винькой. По пояс в лопухах.

      Винька глянул сквозь мокрые ресницы:

      – Чего тебе?

      Другой бы тут же выпустил в ответ колючки: твое, мол, какое дело? Где хочу, там гуляю, ты это место не купил. Но Ужик тихо объяснил:

      – Я не знал, что здесь кто-то есть… Ладно, я пойду, если мешаю… – И повернулся спиной. Уши у него были, будто круглые крылышки, шея – тонкая, с желобком, который зарос рыжеватым пухом. А под просторной ковбойкой горбатились треугольные лопатки. И Виньке почудилось в Ужике то же одиночество, что в нем самом.

      – Глебка, да ты чего? Сиди тут, если тебе надо. Мне разве жалко…

      Конечно, это было не по-здешнему, не по-лагерному. И то, что Винька сказал не “Ужик”, а “Глебка”, и сам его тон – слишком мягкий, даже виноватый.

      Ужик обернулся. Глянул сквозь очки, словно спросить о чем-то хотел. Не спросил. Потрогал зачем-то нижнюю губу, подумал, кивнул:

      – Тогда я побуду здесь.

      – Садись вон на то ведро.

      – Ладно… – Глебка устроился по плечи в лопухах. Боком к Виньке. Помолчали. Сильно пахло гнилыми бревнами и репейным соком.

      Глебка посмотрел вверх и вдруг осторожно спросил:

      – Ты, наверно, по дому соскучился, да?

      Следовало возмутиться: “Чё выдумал! Какое твое дело!” Винька промокнул ресницы и выдохнул:

      – Ага…

      – Это понятное дело, – сказал Глебка полушепотом, – оно со всеми случается.

      “Только не с такими, как Мума”, – подумал Винька.

      – Только не с такими, как Мума, – слово в слово повторил его мысль Глебка. Будто прочитал. И добавил: – Потому что такие, как он, – деревяшки.

      – А ты скучаешь? – спросил Винька шепотом,

      – А чего бы я сюда приходил, – так же шепотом отозвался Глебка. И все смотрел вверх. И в очках отражалось вечернее небо. – Здесь хорошо дом вспоминается.

      – А ты на какой улице живешь?

      – На Октябрьской. Недалеко от пристани.

      “У-у”, – подумал Винька. Это было очень далеко от его дома, на другом краю города. Но, чтобы Глебке стало приятно, он сказал:

      – Тебе хорошо. Там, наверно, из окон пароходы видать.

      – Из окон не видать. Но там рядом обрыв,