Тень каравеллы. Владислав Крапивин

А глина грязная…

      – Глина? – изумился Славка. – Грязная? Из нее посуду делают. Кринки разные да чашки. В ней ни одного микроба нет. Да не бойся ты.

      Я нехотя снял с бочки дощатую крышку, тяжелую, как щит Ильи Муромца. Бочка словно вздохнула. Запахло сырым деревом и дождем.

      – Ну, давай, давай, – торопил Славка.

      Я осторожно опустил «подводку» к воде, жалобно глянул на Славку… и разжал пальцы.

      Лодка булькнула и ушла на глубину. Разошлись круги. Я увидел в черном зеркале воды свое растерянное лицо. И сказал шепотом:

      – Славка, не плавает.

      – Ты что? Как – не плавает? – торопливо заговорил Славка. – Она же подводная, под водой и плавает. Поплавает и поднимется. Ты подожди. Ну, я пойду, а то мать ругаться будет.

      Хлопнула дверь. Я остался у бочки, проклиная Дыркнаба. Слезы падали в воду, и наполовину пустая бочка тихонько звенела.

      Слезы беде не подмога. А беда была не маленькая. Воду носили от водокачки за четыре квартала. Дело это было хлопотное и долгое: у водокачки всегда стояла очередь. Я испортил двухдневный запас воды и ничего хорошего не ждал от жизни.

      Я засучил до плеча рукав, лег животом на край бочки и попытался выловить подводную лодку. Где там! Разве дотянешься до дна… Тогда я принес кочергу и долго бултыхал в бочке, стараясь зацепить потонувшее глиняное судно.

      За этим печальным занятием застал меня Павлик.

      Он незаметно возник на пороге, и я вздрогнул, когда услышал вопрос:

      – Ты что? Клад ищешь на дне морском? Или похлебку варишь?

      Вопрос был задан с легким удивлением, но и с ехидством тоже. Павлик вообще никогда не разговаривал со мной по-обыкновенному. Если сердитый был, ворчал и советовал «убираться с горизонта». Если находился в хорошем настроении, все время насмешничал. Я привык. Другого я и не ждал. Ему уже стукнуло одиннадцать, а мне и семи не было.

      – С чем похлебочка? – продолжал он ядовитый допрос. – Попробовать дашь?

      – Лодка утонула, – сказал я отрывисто, чтобы не разреветься.

      Тогда он удивился по-настоящему:

      – Что за лодка такая?

      – Дыркнаб подводную лодку сделал. А она…

      Павлик хмыкнул. Не было в нем сочувствия.

      – Балда, – сказал он. Было совершенно ясно, что он имеет в виду меня, а не Дыркнаба.

      Худой, уже загоревший, с отросшей до бровей челкой, он стоял передо мной, пружинисто покачиваясь, и, наверно, размышлял: спасти меня или оставить на съедение злой судьбе? В светло-коричневых Пашкиных глазах блестели хитрые, острые, как иголочки, точки.

      – Эх ты, капитан Немо, – вздохнул он наконец (так я впервые услышал это имя).

      Не снимая выцветшей испанки, он бесстрашно ухнул в гудящую пасть бочки и через несколько секунд выбрался на свет, держа на ладони раскисшее чудо подводного флота. Со слипшейся кисточки испанки часто падали капли, чиркали по голубой майке, оставляя на ней темные полоски.

      – Забирай, – насмешливо сказал Павлик.

      Я послушно подставил ладони под глиняное тесто.

      Павлик поднатужился и водрузил на место крышку:

      – Все.

      – А