Цетаганда. Лоис Макмастер Буджолд

Он сам пришел сюда. Он сделал заявление под действием суперпентотала и оправдан. Лэм не убивал Райны.

      Харра поворачивалась то в одну, то в другую сторону.

      – Но я видела, что он там был! Он оставил свою куртку и забрал с собой свою лучшую пилу и рубанок. Я знаю, что он возвращался, пока меня не было. Ваша сыворотка неправильная!

      Майлз покачал головой:

      – Сыворотка подействовала прекрасно. А вот ты ошибаешься. Лэм действительно заходил в твое отсутствие, но, когда он ушел, Райна была жива и громко плакала. Убийца – не Лэм.

      Харра покачнулась.

      – Тогда кто же?

      – По-моему, ты догадываешься, но изо всех сил стараешься этого не признавать. Вот откуда твоя настойчивость. Пока ты не позволяла себе усомниться в том, что убийца – Лэм, тебе не надо было думать о других вариантах.

      – Но кому еще было до этого дело? – воскликнула Харра. – Кто еще дал бы себе труд?..

      – Действительно, кто? – вздохнул Майлз.

      Он подошел к окну и выглянул во двор. Туман почти рассеялся под ярким утренним солнцем. Внезапно лошади перестали есть и забеспокоились.

      – Доктор Ди, приготовьте, пожалуйста, вторую дозу суперпентотала.

      Майлз повернулся и прошел к очагу, где еще теплились угли; их слабый жар приятно прогревал его кривую спину.

      Ди озирался по сторонам, держа в руке инъектор. Он явно не понимал, кто должен стать его следующей жертвой.

      – Милорд?

      – Разве вам это не очевидно, доктор? – небрежно спросил Майлз.

      – Нет, милорд, – с негодованием отозвался Ди и насупился.

      – А тебе, Пим?

      – Не совсем, милорд, – промямлил телохранитель, и его взгляд вместе с парализатором неуверенно обратился к Харре.

      – Наверное, это потому, что вы оба не были знакомы с моим дедом, – задумчиво произнес Майлз. – Он умер как раз перед тем, как вы поступили на службу к отцу, Пим. Граф Петер Форкосиган родился в самом конце Периода Изоляции; на его глазах прошли все мучительные перемены, которые выпали Барраяру за эти сто лет. Деда называли последним из старых форов, но на самом деле он был первым из новых. Он менялся вместе со временем – от кавалерийских эскадронов до звеньев флайеров, от шпаг до ядерного оружия – и менялся успешно. Наша сегодняшняя свобода – верное свидетельство того, как яростно он умел приспосабливаться, а потом отбрасывать все и приспосабливаться снова. В конце жизни деда считали консерватором, но только потому, что очень многие на Барраяре обогнали его, промчавшись мимо в том самом направлении, куда он вел, толкал, тянул и указывал всю свою жизнь. Он менялся, и приспосабливался, и гнулся под ветром перемен. А потом, когда генерал состарился, – ведь мой отец был его младшим сыном и единственный остался в живых, а женился только в зрелом возрасте, – на него обрушился я. И ему надо было снова меняться. А он уже не мог. Дед умолял, чтобы моя мать сделала аборт. Ведь они заранее более или менее точно узнали, как будет поврежден эмбрион. Мои родители и генерал пять лет после моего рождения были в ссоре. Они не встречались, не