Бракованная. Виктория Яровая

ет?

      Это как скинуть кандалы, которые были привязаны к твоим ногам и долгие годы замедляли каждый твой шаг. Но сейчас все закончилось. Я смогла! Скоро у меня начнется совсем другая жизнь! И, улыбнувшись в темноту ночи самой счастливой из своих улыбок, я сбежала с крыльца медицинского корпуса, который служил моей тюрьмой долгие пять лет.

      Я бежала к подземной парковке, стараясь не замерзнуть на ходу. Сегодня был жуткий холод, а свой комбинезон я оставила на парковке, в багажнике моего Гарика. Кто же знал, что за стуки так похолодает? Моя последняя рабочая смена закончилась, и теперь я свободна, как ветер!

      Стараясь не растянуться на скользкой дорожке, я прижимала к груди небольшой сверток: все мое добро, что я накопила за пять лет на своем рабочем месте. По сути, здесь не было ничего ценного – сплошной хлам, который по приезду домой я, скорее всего, выброшу. Самое главное сейчас находилось в моем профайле. Это подписанный контракт об окончании моей пятилетней отработки и небольшой перевод денег, которые мне выплатили при увольнении.

      Стуча зубами, я влетела в подземный паркинг и помчалась к своему гравискутеру, которого я ласково звала Гариком. Мой самый верный друг за последние семь лет. Ему, конечно, уже давным-давно пора в переработку, но он из последних сил заботился обо мне и даже ломался не чаще трех раз в год. Он единственное, чего мне будет не хватать, когда я, наконец-то, улечу с этой планеты.

      Приветственно похлопав его по сиденью, я тут же открыла бардачок, достала оттуда комбинезон и с удовольствием натянула его, тут же включив в нем подогрев. Приятное тепло окутало все тело. Как же хорошо! Его бы я тоже с удовольствием взяла с собой, но он мне не понадобится. Там, куда я отправляюсь, вечное лето, да и вещей мне придется брать по минимуму: так дешевле. Быстро надела шлем, оседлав Гарика, вырулила с парковки и, не оглядываясь, помчалась по пустынной улице, покинув территорию центра.

      Настроение было отличное, кровь бурлила в жилах, все мысли занимало приятное возбуждение от предстоящей поездки. Так волнительно и в то же время до жути страшно. Я никогда не покидала Землю, она была моим домом. Но я должна двигаться дальше, и если я хочу чего-то добиться, то мне нужно уехать. А куда, если не на планету Келер?

      Планета, предназначенная только для одного – для развлечений. Для таких, как я, там миллионы шансов, и я, несомненно, смогу добиться успеха. Я приложила столько усилий, чтобы это стало возможным. Мне пришлось ломать и фактически заново выращивать себя как личность. Это не должно пропасть даром, больше я не совершу ошибок, о которых потом буду жалеть.

      В моей короткой и, по сути, скучной жизни таких ошибок было не так уж и много. Всего две. Первую я совершила по незнанию, когда решила выбрать специализацию медика и пошла учиться по ней. Хотя кто из нас не совершает ошибок в четырнадцать лет? Я тогда уже два года находилась в Доме Ребенка и тяжело переживала мамину смерть. Мне было двенадцать, когда она умерла, не пережив очередного приступа. У нее была редкая болезнь мозга, и, сколько я помнила, она всегда болела, но держалась до последнего, так как понимала, что она единственный родной мне человек и, если ее не станет, я попаду в Дом Ребенка.

      Так и случилось. В целом там было не так уж и ужасно: нас снабжали всем необходимым, мы ни в чем не нуждались, кроме родительской любви, разумеется. В четырнадцать лет мы все были обязаны выбрать специализацию, по которой в течение пяти лет проходили обучение. Отказаться нельзя, поменять, если уже выбрал, тоже нельзя.

      А после обучения мы все должны были еще пять лет отработать по выбранной профессии там, куда отправят. Так мы отрабатывали свой долг перед государством. Отказаться также нельзя. Вернее, можно, но только заплатив огромную неустойку или сбежав и скрываясь всю жизнь, ведь это считалось уголовным преступлением. Выбор невелик.

      Я тогда мечтала, что смогу помогать людям и, возможно, найду лекарства от многих болезней. Мечтала спасать жизни, чтобы таких одиноких детей, как я, было как можно меньше. Эх, юности наивные порывы! На деле все обернулось для меня кошмаром. Первый год обучения прошел неплохо – теория давалась мне легко, но, когда на втором году наступила практика, я оказалась к этому не готова. От вида крови меня мутило, от вида торчащей кости меня рвало, а от вида трупа я падала в обморок.

      Оказалось все еще гораздо хуже, так как по незнанию я выбрала направление немедленного реагирования – это группа медиков, которая первой прибывает на места аварий и оказывает помощь. А это значило, что в ближайшие девять лет меня ждали реки крови, море переломов и еще много всего того, чего я видеть не хотела.

      Я просила и умоляла меня перевести, исключить, сделать хоть что-нибудь, но бюрократическая машина была беспощадна и равнодушна. Никому не было дела до меня. Мест нет, хочешь уйти – плати неустойку и уходи или отправляйся на принудительные работы в колонию. Тогда мне в первый раз пришлось перебарывать себя, и только к четвертому курсу я смогла спокойно смотреть на все это. Разумеется, это не прибавило мне популярности в группе, меня за глаза называли блевотой. Были и те, кто не стеснялся называть так и прямо в глаза. А мой тихий нрав и непритязательная внешность в конечном итоге сделали