Никто, кроме нас!. Олег Верещагин

и крепкий, но белобрысый, с густой короткой бородой и длинными усами. – Вот и подарок.

      – Пашка, – Верещагин повернулся к вестовому. – Садись на скутер. Дуй в «Буран». Ромашову скажи – с рассветом нас атакуют. Пусть подкинет огонька по Невского, по Шестидесятой армии… если пришлет хотя бы одну «Шилку» – будет великолепно.

      – Не пришлет, – сказал высокий, кавалергардски изящный, чисто выбритый Басаргин. – Скажет – одна уже есть.

      – Дуй и проси, что я сказал, – повысил голос Верещагин, и вестовой выбежал в коридор.

      Офицеры какое-то время молча пили чай, слушая, как где-то на юге то разгорается, то затихает бой.

      – Опять на ВоГРЭСовский мост ломятся, – сказал Земцов. Поставил пустую кружку, с сожалением вздохнул. – Ладно, пойду к своим.

      – Угу, – кивнул Верещагин. – Клим, иди тоже, поспи.

      – И то дело, – согласился надурядник, ловко закидывая за спину «Сайгу» двенадцатого калибра, а «АКМС» со сложенным прикладом беря в руку.

      Басаргин, облокотясь на компьютерный столик, играл златоустовским «Бекасом» – нож порхал над пальцами, крутился между ними… Верещагин долго и бездумно следил за движением ножа. На юге стали бить орудия.

      – «Спруты», стодвадцатипятимиллиметровки, – сказал Басаргин и с размаху убрал нож в ножны. – Отобьются… Хорошо, что склады тут медведы наши дрессированные не успели ликвидировать.

      – Хорошо, – согласился надсотник. – Слушай, Басс… а ты не чувствуешь себя мерзавцем?

      – Чувствую, – сердито ответил подсотник. – Чувствую за то, что ничего не сделал, чтобы прекратить этот бардак несколько лет назад. Сидел и мечтал, что само рассосется, как та беременная малолетка из анекдота.

      – Я не об этом…

      – Я знаю, о чем ты. Самоед ты, Олег.

      – Самоед? – усмехнулся командир дружины.

      – Самоед. Сам себя ешь. Ты же этой войны хотел. Ты вообще ее последним шансом называл!

      – Называл? – снова задал вопрос надсотник.

      – Перестань за мной повторять! – разозлился Басаргин и встал. Шевровые сапоги, которые он носил вместо берцев, как у большинства дружинников, скрипнули зло. – Я отлично знаю, что ты сейчас будешь делать! Вместо того чтобы пойти и поспать еще пару часов, ты сейчас пойдешь шататься по окрестным подвалам! Тешить свою мятущуюся душу! И кончится тем, что тебя грохнет какой-нибудь морпех-снайпер! Чего ты смеешься?! – У Верещагина и правда вздрагивала губа, а в глазах зажглись веселые искорки. – Чего ты смеешься, долдон?!

      – Мятущуюся душу – это хорошо, – сказал надсотник и захохотал в голос.

      Секунду казалось, что Басаргин сейчас бросится на него. Но вдруг тот махнул рукой и засмеялся тоже.

      – Ты всегда был кретином, – заключил он. – Ну ладно. Я пойду тоже.

      Выходя, он задержался, крепко хлопнул командира по плечу и сказал:

      – Мы их сделаем. В конце концов мы их сделаем, и не важно, что будет с тобой и со мной.

* * *

      В одном Игорь Басаргин ошибался.

      Верещагин