Бродячий музыкант. Алексей Тенчой

альной издательской системе Ridero

      Выражаю благодарность моему Учителю Далай-ламе XIV!

      ГАНГРИ РАБЭ КОРБИ ШИНКАМ-СУ

      В стране, окруженной грядой снежных гор,

      ПЕНДАН ДЕБА МАЛЮ ДЖЮНБИ-НЭ

      Источник всей без исключения помощи и счастья,

      ЧЕНРЕСИГ-ВАН ТЕНЗИН ГЯЦО-И

      Авалокитешвара – Тензин Гьяцо,

      ЩАБПЭ СИ-ТИ БАРДУ ТЕНГЮР-ЧИГ

      Нерушимо пребудь до завершения сансары!

      БРОДЯЧИЙ МУЗЫКАНТ

      Во лесу ли, в огороде, поле чистом, во саду…,

      На лужайке при дороге, на зеленом берегу…,

      Появилось жить за маской, с человеческим лицом,

      Нечто с тёмною душою, изворотливым умом.

      К этой сказке нет названья, у нее – любое имя,

      В эту песню всяк, вольется, коли шоры с чела снимет.

      Пусть она вас не пугает, в ней отыщешь тайный знак,

      Есть такая же, другая, в ней герой – иной чудак.

      Говорят, то – сон двуликий, что однажды начал сниться…

      Только ЭТА песнь о миге, сказка о прекрасном принце!

      ***

      «Скоморохи шли ватагою,

      Баловались медом с брагою.

      Повстречали барина-боярина,

      Кривоногого татарина.

      Стали песни с ним играть,

      Величать, да потешать.

      Как у барина-боярина

      Все изжарено да сварено.

      У боярина жена лакома,

      Отвернет на сторону,

      Да не всякому.

      Боярыня, открой дверь,

      Боярин едет.

      А боярин свою прыть —

      Цыть.

      Вы, скоморохи,

      Все воры и пьяницы,

      Вас кнутом секут

      От пятницы до пятницы.

      Козлы да бродяги,

      Сдохнете в браге.

      Скоро вас всех

      Будут на кол сажать.

      Оп – оп – оп! Они его – цоп!

      Пониже пупочка,

      Повыше коленочки.

      Был барин с бородой.

      Смехом да быстро

      Обрили его чисто».

      Р. Быков

      Произошла эта история в стародавние времена. В ту пору, когда христианство еще только пришло на Русь. Шли времена, когда народ еще помнил языческие празднования и гулянья, радовался им, встречал, праздновал, отмечал, строго соблюдая традиции своего народа.

      Дело было на Масленицу – гулену, всюду ходил веселый ряженый люд, звался скоморохами. Всякого встречного, повстречавшегося-поперечного веселили те скоморохи, и сами вместе с ними веселились.

      Весь честной люд гулял, скоморох их зазывал на качелях качаться, силою тягаться, подушками биться, на кулаках драться, блинами жирными объедаться, сценки смотреть да в снегу валяться!

      Так люди готовились зиму холодную провожать да весну-красну зазывать. Люди ряженые-напомаженные, повсюду расхаживали, медведей на цепи водили, а те – морды свои показывали, народ веселили. Ярмарки всюду, чай, леденцы, на тройках катались, звенят бубенцы! Представления игрались, пряники, пиво, да мед – раздавались! Все, что душа захочет, там было, ешь-объедайся, с зимою прощайся!

      Тяжкое зимнее время к концу подходило, все доставали припасы на праздник, пили, ели всласть, чтобы в Великий Пост потом от голоду не пропасть.

      Осьмуша был рыжим, волос густой, кудрявый, нос конопатый – бульбой, некрасивый был. Родился он предпоследним ребенком в семье в убогой деревушке под Киевом. Был Осьмушка в семье восьмым, от того и имя дали такое странное. Семья его была небогата – двор, огород да хата. Выживали, как могли: с хлеба на репу перебивались, и того вдоволь не едали. Отец, хоть и не Иван, а был грозен, любил кулаками помахать, всегда колотил мать, всю семью держал в страхе, и на детей, бывало, руку поднимал.

      Детства своего Осьмуша и не помнил – только ходить начал, уже работой, как взрослый, был нагружен: дрова носил, двор мел, печь топил, в огороде копался….

      Так подрос он до семи лет, и ему стало от отца доставаться, за все – и в дело и так. Да так сильно отец припекал его розгой, что несколько раз встать малой не мог цельную неделю, но мать выхаживала его, оживал парнишка, и только на ноги поднимался, как снова батрачил. Не смотря на такое детство, которое и детством-то назвать нельзя, Осьмуша вырос смышленым и острым на язык. Всегда ляпнет что-либо, как будто и невпопад, да так точно попадет, что не каждый его словесный укол выдержать спокойно может, потому от отца он чаще других и получал.

      Терпел он оплеухи после того еще три года, да только исполнилось ему десять лет, ушел