Шенна. Пядар О'Лери

Человек, – отплачено тебе? – И рык его стал чаще и резче.

      – О, отплачено, отплачено, – заторопился Шенна. – Благодарю тебя.

      – Ну, то-то же, – ответил тот. – А вот тебе и еще сто – за второй шиллинг, что ты сегодня отдал.

      – Тот шиллинг, какой я отдал женщине, что была босая.

      – Шиллинг, что ты отдал той самой благородной женщине.

      – Если она и вправду была благородной, как же случилось, что стала она босой? И что заставило ее взять у меня шиллинг, если после того у меня остался всего один?

      – «Если она была благородной»! Много ты понимаешь! Это та самая благородная женщина, что меня разорила!

      Едва только Черный Человек произнес эти слова, как руки и ноги у него задрожали, рычание стихло. Запрокинув голову, вперился он в небо, и на лице его проявились печать смерти и черты покойника. Увидав, как он переменился обликом, Шенна поразился до глубины души.

      – Должно быть, не первый раз с тобой такое случается, – заметил он невзначай, – и происходит такое с тобой небось, когда ты о ней слышишь.

      Черный Человек подскочил и топнул копытом так, что под ногами Шенны задрожала земля.

      – Чтоб тебе подавиться! – рявкнул он. – Закрой рот или тебе не поздоровится!

      – Прошу прощения, твоя милость, – сказал Шенна смиренно. – Я-то подумал, что ты, верно, немного выпил, раз предложил мне сто фунтов в обмен на один шиллинг.

      – Да я бы предложил и еще семьсот сверх того, – пробормотал Черный Человек, – кабы вышло у меня пересилить ту пользу, какую принес этот самый шиллинг. Но раз ты отдал его ради Спасителя, такую пользу никогда уже не выйдет отменить.

      – Ну и, – сказал Шенна, – какая же нужда в том, чтоб отменять пользу? Не лучше ли просто оставить пользу от того шиллинга как она есть?

      – Много ты лишнего говоришь, слишком много. Я же велел тебе закрыть рот. Вот! Вот тебе весь кошель! – сказал Черный Человек.

      – Может статься, твоя милость, что этого и не хватит до конца срока. Тринадцать лет – это очень много дней. Очень много башмаков придется изготовить за это время, да и много на что может сгодиться шиллинг.

      – Что за вопрос, – сказал Черный Человек и ухмыльнулся. – Тащи из этого кошеля, как за всю Ирландию[2], сколько тебе заблагорассудится. Он останется таким же тугим в последний день, каков нынче. А после тебе уж до него никакого дела не будет.

      Шенна обрадовался. «Тринадцать лет, – подумал он. – И в моих силах тащить столько, сколько душе угодно. Он связал меня словом клятвы, а я бы дал любое слово и поклялся как есть, всем наивысшим, кошелечек, лишь бы звенела в тебе эта веселая музыка!»

      – Будь здоров, – сказал он Черному Человеку.

      Шенна развернулся на каблуках, чтобы пойти домой, но стоило ему развернуться, как Черный Человек двинулся следом. Шенна прибавил шагу. Прибавил шагу и Черный Человек.

      «И что мне делать-то теперь, – подумал Шенна. – Его же увидят соседи!»

      – Что за вопрос, – сказал Черный Человек. – Никто меня не увидит, кроме тебя.

2

Упоминание «всей Ирландии» или «всей земли Ирландской» для ирландца нередко по смыслу значило то же, что для русского «весь белый свет», то есть в некоторых обстоятельствах Ирландия для ирландца вмещала в себя весь окружающий мир.