Зеркало с видом на осень. Александр Вениаминович Симатов

тали, описывали сложные траектории, – затем падали, цеплялись за ветки кустов, липли к мокрым скамейкам, льнули к щербатому асфальту. Но неугомонный ветер вновь подхватывал опавшую листву, не давая ей покоя. Иногда закручивал из листьев смерч на пустыре между кривым вязом и качелями. Потом так же неожиданно, как начинал, бросал это занятие, и листья кругами возвращались на землю.

      Эта желтая вьюга запомнилась Никите Николаевичу с того ветреного дня прошлой осени, когда ему стал известен результат и отпали всякие сомнения. С тех пор она навязчиво преследовала его.

      Он был немного рассеян, если дело не касалось работы, как бывает с увлеченными людьми, любящими свою профессию. По утрам проходя по пасмурному двору, зажатому между домами, обычно ни на чем не задерживал взгляд, мыслями профессионала уже пребывая в клинике и думая о больных и предстоящих операциях. Разве что поневоле замечал дворника Рустама. Его невозможно было не заметить. Рустам громко здоровался и с грохотом возил по двору тележку для мусора. Но в тот день, выйдя из подъезда, Никита Николаевич оказался в эпицентре желтой круговерти, и она его насторожила. «Какой безрассудный танец еще недавно здоровой зеленой плоти», – подумал он будто все подмечающий поэт, из «сора» по определению классика готовый «вырастить» стихотворение, и отдался нехорошим предчувствиям, так что после неуверенно вел машину.

      В вестибюле клиники передумал идти в свое отделение и первым делом заглянул в лабораторию, хотя знал, что заведующая будет позже и прежде намеревался поговорить с ней тет-а-тет.

      – Скажите, есть что-нибудь для меня? – поздоровавшись, строго спросил вышедшую к нему молоденькую медсестру.

      Медсестра растерялась.

      В клинике все знали Никиту Николаевича как мягкого человека, весельчака и балагура. Его галантное обхождение с дамами вызывало улыбку и поднимало настроение. О его комплиментах «на грани» ходили легенды. «Лучики в ваших глазах так и светятся, делая вас еще прекраснее. Смею утверждать – вы любимы в сию пору. Я прав?» – мимоходом, но доверительно, как об их общей маленькой тайне, говорил он на посту дежурной сестре, и количество лучиков в ее глазах увеличивалось многократно.

      – Вот, Никита Николаевич, – словно извиняясь за неблаговидный поступок, смущенно сказала медсестра, боязливо протянула ему изломанные листы и тотчас шмыгнула к себе за матерчатую ширму.

      Он вышел в коридор, пробежал глазами по бумагам. Потом еще раз, уже медленнее в надежде на ошибку. В надежде обнаружить, что просто все перепутал. Или что медсестра, не разобравшись, дала ему результаты анализа другого пациента – бывает же такое. Так абитуриент, приподнявшись на носки, напряженно всматривается поверх голов впереди стоящих в список на стене институтского коридора и никак не может поверить, что напротив его фамилии напечатано короткое «неуд». Работая локтями, абитуриент протискивается в первый ряд, но чуда от этого не происходит.

      Некоторое время назад, прежде выслушав осторожные предположения коллеги, Никита Николаевич, изучая картинку на экране томографа, почти определился с диагнозом. Но только что полученное подтверждение собственного заключения оказалось для него неожиданно открывшейся истиной. Он даже задержался перед дверью в лабораторию. Стоял, тасовал листы и соображал, что надо предпринять, как будто можно было сию же минуту найти спасительное решение. Наконец, напевая про себя «мар-керы, мар-керы, маркерымои» под налетевшую из детства мелодию, стронулся с места и почувствовал, как волной поднялось давление.

      В лифте продолжал напевать, изучая неумолимые бумаги.

      В приемной заведующего клиникой широко улыбнулся секретарше и приподнял невидимую шляпу.

      – Мое почтение. Вы прекрасно выглядите. Глядя на вас, появляется непреодолимое желание немедленно возглавить клинику вместо шефа.

      В ответ на довольную улыбку секретарши и ее утвердительный кивок на вопрос «Один?» пошутил:

      – Сегодня ужасно ветрено и сыро. Поэтому я ненадолго.

      Потом коротко постучал в дверь, поздоровался с порога, стремительно преодолел пять метров ковровой дорожки и положил результаты анализа на стол хозяина кабинета.

      – Полюбуйся.

      Заведующий клиникой сдвинул листы в сторону, сцепил руки и, не глядя на Никиту Николаевича, с задержкой произнес:

      – Я уже видел.

      Никита Николаевич немного растерялся, хотя в словах заведующего не было ничего необычного. «Зачем я все это демонстрирую? Ему приносят подобные заключения пачками», – с опозданием промелькнула неприятная мысль. Никите Николаевичу стало неудобно перед начальником за свое малодушие, и он пожалел, что пришел к нему.

      – Извини… Я, собственно, заглянул спросить. По-твоему, какие перспективы?

      Заведующий поднял на него глаза и ушел от ответа.

      – Биопсию надо сделать.

      «Логично и деликатно», – оценил про себя Никита Николаевич, не зная, что сказать, чтобы поскорее покинуть кабинет. Начальник заметил его состояние.

      – Никита,