Телохранитель для Оливки. Ирина Васильевна Давыдова

мы добрались за полтора часа. И снова нас встретили с улыбкой и счастьем в глазах. Мама, как всегда, расплакалась, забрав к себе на руки любимого внука, а папа крепко сжал меня в объятиях. Я знаю, они все тайно желали, чтобы я вернулась на родину, и я не могла их в этом винить. Здесь было хорошо и очень спокойно.

      После плотного ужина (а в этом доме не бывает иначе) мы расположились на диванах в гостиной. Мы с Лапочкой медленно попивали вино, а мама с папой и Булатом играли с детьми.

      Я видела, как родные радовались нашему приезду и буквально не выпускали из рук Дамирушку. Дети Богословских всегда были рядом. Да и вообще, когда Ангелика с мужем отлучались по делам, малыши всегда оставались у дедушки с бабушкой. Родителям было только в радость нянчить внуков.

      – Оливка, как дела у твоего мужа? – спросил папа, посмотрев на меня пронзительным взглядом.

      – Да все хорошо, дела в гору идут. Мы скоро сможем поехать отдохнуть

      – Ух ты, а куда хотите полететь? – тут же спросила сестра, посмотрев на меня с радостью в глазах.

      – Я хочу в Испанию. Нравится мне эта страна.

      – Здорово! А давайте вместе полетим? Булочка, выберешь время? Мам, пап, вы же не откажете нам с детворой? Ну, в смысле, если мы вам оставим малышей, а сами хоть на несколько дней…

      – Ох, Лапушка… – покачала мама головой. – Разве мы когда-то были против?

      – Люблю вас, – довольно сощурившись, произнесла она и подставила свой бокал к моему.

      Чокнувшись, мы выпили красного вина, привезенного Булатом из Грузии.

      Да, дома было замечательно и очень спокойно. Я вдруг вспомнила о том, как Аллегра сообщила о своем нежелании проводить время с Дамиром. Наверное, мне стоило ее понять, ведь знает, что малыш им не родной, а такими родителями с открытой душой и сердцем, как у меня, были далеко не все. И не каждый мог чужого ребенка принять за своего.

      – Папуль, чего ты на меня так сегодня смотришь? Как-будто сканируешь, – хмыкнула я, весь вечер замечая на себе пронизывающий взгляд отца.

      – Мне и сканировать не надо, ты же знаешь, – серьезно ответил он и принял из маленьких ручек Юляши пластмассовую чашечку и помидорчик.

      – Ага, – кивнула я. – Тогда чего?

      – Жду, когда моя дочь сама обо всем расскажет.

      – Пап, я…

      – Врать не надо. Я и так все знаю. Но хочу слышать от тебя.

      Я молча отставила бокал на кофейный столик и, тяжело вздохнув, хотела начать разговор, как поняла, что вот-вот заплачу. Глаза защипали от подступивших слез.

      – Та-а-ак, а вот это мне уже не нравится, – услышала мамин голос, а через секунду она полностью утащила меня в свои объятия.

      – Все не так у нас, папуль. Все не так, – сказала сквозь слезы, но все же, ощутив тепло мамы, немного выдохнула. Нет лучшего лекарства, чем мамины объятия.

      – Прекрати плакать, Оливка. Вы сейчас вдвоем с мамой будете мои нервы наматывать на клубок.

      – Я просто не могу больше, папочка, не могу… скрывать правду. Из-за моего вранья… они же, они не любят Дамира. Если бы они знали правду, все было бы иначе.

      – Что значит, не любят моего