Любовь и долг Александра III. Елена Арсеньева

личико залилось бурным румянцем.

      «А может, и впрямь шпионка?» – усмехнулся император.

      На столике стояла большая чашка с горячим шоколадом. Если все прочие англичане были помешаны на своем файф-о-клоке, то Китти обожала шоколад.

      – Что это вы от меня так быстренько спрятали? – произнес Александр Николаевич, принимая равнодушный вид, будто спрашивает лишь для начала разговора.

      Ну, это в самом деле было так, ведь он не представлял, как начать беседу, и идея просить в таком… потайном деле помощи у старой девы вдруг показалась нелепостью.

      – Прошу прощения, милорд, – промолвила англичанка, которая всегда называла императора только так. – Я писала сестре… ее младший сын… он… – И она еще пуще покраснела, да так, что ее остренький носик взопрел.

      – Ну? – подначил император, развеселившись. – Он что? Соблазнил горничную? Или она его?

      Все в императорской семьи отлично владели и английским, и немецким, и французским. Правда, английский Саша недолюбливал, хотя обожал Китти. Но Александр Николаевич предпочитал английский другим языкам и знал его в совершенстве.

      – Откуда вы знаете, милорд? – воскликнула Китти. – Может, у вас есть шпионы в Англии?

      – Конечно, – расхохотался император, – но в Уилтшире их точно нет, так что успокойтесь, Китти. Я просто догадался, потому что сам как раз обуреваем подобными заботами. Другое дело, что я, наоборот, ищу горничных, которых могли бы соблазнить мои сыновья. Или они – их. В смысле горничные – сыновей.

      – Да, мне тоже кажется, что время пришло.

      Император таращился на нее во все глаза. Такое ощущение, что она говорит о самых обыденных вещах. Например, о том, что мальчикам нужны новые мундиры.

      – Вы могли для приличия хотя бы ахнуть, Китти, – усмехнулся Александр Николаевич. – Или всплеснуть руками. Или спрятать лицо в ладонях. И вообще, что вы там всегда проделываете, смутившись?

      – Мы? – удивилась Китти.

      – Женщины, – уточнил Александр Николаевич, и оба поняли, что он говорит прежде всего о жене.

      Господи, ну до чего же она была стыдлива, бедняжка Мари! В первое время после свадьбы вообще боялась выходить из спальни, уверенная, что все знают, что именно происходило ночью между ней и великим князем, какой ужас…

      Она до сих пор относилась к этому как к ужасу. А Александр Николаевич изо всех сил делал вид, будто подобное отношение к плотской любви его умиляет и трогает. Всю жизнь старался, постепенно привык и даже поверил, что оно так. Ах, бедняжка Мари…

      А вот Китти другая. Ее английская практичность покрепче немецкой оказалась!

      – Вы можете считать, милорд, что я и ахнула, и спрятала лицо в ладонях, и проделала все необходимое, – вежливо произнесла Китти. – Но я уже давно заметила некое беспокойство в поведении мальчиков. Особенно у Никсы… он вернулся из поездки по России таким странным! Кроме того, Хренов рассказал мне о некоторых ночных явлениях и у Никсы, и у Маки.

      Тимофей Хренов, унтер-офицер лейб-гвардии