Гость из пекла. Кирилл Кащеев

руками держась за голову, мама сидела на нижней ступеньке лестницы, а из кухни к ней уже мчались Тео и бабка.

      – Мама, что случилось? Та що ж таке трапылося, пожар чи землетрус, чи шо? Was is passiert, meine Liebe?[4]

      Мама подняла на Ирку затуманенные глаза и ломким голосом сказала:

      – Она взорвалась!

      – Кто? – в один голос выдохнули Ирка, и бабка, и Тео.

      – Бомба на пороге твоей комнаты, – кривя губы в жалком подобии улыбки, пролепетала мама.

      Ирка, бабка и Тео обалдело переглянулись.

      – Бомба? На пороге? В спальне у девочки? – слабым голосом повторил по-немецки Тео и, вытащив из кармана трубку, выставил ее перед собой, как пистолет, словно собирался отстреливаться от неведомых террористов.

      – Бомба, – слабо кивнула мама и тут же со стоном обхватила голову ладонями, поддерживая, точно до краев налитую чашу. – Я открыла дверь, а меня… меня… Вдруг как подбросит в воздух – почти до потолка! Перед глазами как сверкнет – наверняка взрыв! Потом как покатит вниз по лестнице – точно вам говорю, взрывной волной! Ну а что еще это могло быть?

      – Отож… – задумчиво прокомментировала бабка и покосилась на Ирку.

      Красная, как вареный рак, Ирка открыла рот… закрыла… открыла снова… и, наконец, выдохнула:

      – Наверное… Наверное, это я, мама… – Под конец ее голос упал почти до шепота… и тут же Ирка вскинулась, лихорадочно оправдываясь. – Я боялась, там что-то опасное, вот и отбросила тебя за спину – чтоб по тебе не попали… – туманно объяснила она.

      Мама попыталась сосредоточить на Ирке по-прежнему расфокусированный взгляд:

      – Ты что, спецназовец, детка?

      – Я испугалась, мама! Ты так закричала! – И не удержавшись, добавила: – Чего было кричать, если в комнате все в порядке? Комната как комната, самая обычная…

      – Обычная? – не хуже, чем только что, на пороге Иркиной комнаты, завопила мама и вскочила, будто и не сидела, обеими руками придерживая отваливающуюся голову. И прыгая через ступеньку, рванула вверх по лестнице. – Обычная? Вот это ты называешь обычная? – Даже не нажав ручку, мама всем телом ударилась в створку и влетела в комнату. – Вот это ты называешь обычной комнатой двенадцатилетней девочки? – И обвиняющим жестом ткнула пальцем в Иркину кровать.

      – Мне почти тринадцать, – безнадежно пробормотала Ирка, потому что кровать и впрямь выглядела… скажем так, необычно. Рассеченная пополам, словно электропилой, она топорщилась разломами старого ДСП, и хлопья из распотрошенного матраса устилали пол.

      – В тринадцать лет у каждой девочки окно в комнате имеет вот такой вид? – возмутилась мама.

      Ирка печально вздохнула. Какой может «иметь вид» то, чего, в сущности, и нет? Оконный проем зиял пустотой – только кое-где еще оставались обгорелые до черноты куски старой рамы. Вместо стекла дыру закрывала подушка, но морозный воздух со свистом врывался в щели, начисто выхолаживая комнату, так что выцветшие обои покрылись бледно-голубыми

4

Дорогая, что случилось? (нем.)