Опыт нелюбви. Анна Берсенева

воспитывали – ужас-ужас. Это не трогай, то не делай… Сплошные «нельзя»!

      Она зачем-то скрутила узлом волосы, вьющиеся длинными спиральками, и схватила узел заколкой в виде острокрылой бабочки. Она сделала это таким легким, таким завораживающим движением! И небрежное изящество ее облика от этого резко возросло.

      Может, Оля и права насчет комплексов, ведь ей-то незаурядности точно не занимать, во всяком случае, внешней. Но у Киры были собственные представления о действительности, и тоже с рождения. Почти как у Кристинки.

      – А по-моему, дети не должны перебивать взрослых, – громко сказала Кира. – И тем более наступать им на ноги.

      Оля усмехнулась. Ира пожала плечами. «Зачем Матильда позвала эту зануду?» – мелькнуло в глазах у Веры.

      Кира прекрасно понимала, какие чувства вызывает у окружающих своей сугубой правильностью. Может, Матильдины подружки правы в своей к ней неприязни. Они и сами уже были Кире неприятны, и ей хотелось уйти. И обидно ведь – из-за чего ей этого захотелось-то? Из-за какой-то мелкой наглой девчонки!

      В комнату вошла Матильда. На большом расписном блюде, которое она принесла, лежали нарезанные овощи – огурцы, помидоры, болгарский перец.

      Кристина прекратила танцевать и радостно заорала:

      – Маримоно, маримоно! Чур, я все помидоры съем!

      – У тебя аллергия, – сказала Оля. – Помидоры тебе нельзя.

      Ее дочка тут же схватила с блюда три кружочка помидоров и затолкала их в рот. От этого она по крайней мере замолчала. А до ее аллергии Кире дела не было.

      – Вам отдельное угощение, – сказала Матильда. – Всем мелким. В той комнате.

      – Мы не мелкие! – нестройным хором завопили дети.

      – А кто не мелкий, тот мороженого не получит, – отрезала Матильда. – Число порций ограничено, только для детей.

      Дети моментально вымелись из комнаты. Кира еле удержалась, чтобы не выместись тоже. Она терпеть не могла чувствовать себя дурой. А насмешливые и снисходительные взгляды, которые бросали на нее Матильдины подруги, не оставляли ей другой возможности.

      Но уйти так демонстративно было бы все-таки неприлично. И обижать Матильду совершенно не за что, и как с ней потом работать в одной комнате? Кира осталась.

      Они пили вино и разговаривали. От вина у Киры почему-то заболела голова, а от здешних разговоров ее и с самого начала тошнило.

      Когда Марфа сказала, что Акунина читать невозможно, потому что это для плебса, Кира не выдержала.

      – А ты, можно подумать, исключительно Достоевского читаешь, – заметила она. – Или, может, Томаса Манна? Или Кьеркьегора после работы штудируешь?

      Она терпеть не могла таких разговоров! Почему это книга умная и увлекательная – для плебса? Потому что в ней нет натужного философствования?

      – Ну, знаешь ли, – пожала плечами Марфа, – не обязательно в старину лезть. Эрленд Лу, например. Современно, иронично и умно.

      Ну конечно! Претенциозный треп ни о чем – вот идеал литературы и вот основа для доморощенного снобизма.

      – Эрленд Лу, – отчеканила