Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник). Марианна Гончарова

встречи с целительницей-избавительницей. Пришлось записываться на прием на общих основаниях.

      Федосия принимала в Доме культуры железнодорожников. Люди в очереди томились явно давно, ерзая и скрипя старыми откидными соединенными стульями, списанными из зрительного зала. Люди сидели и авторитетно делились диагнозами. Отдельной высокомерной группой стояли пышные нарядные похудантки.

      – Вы по какому поводу сюда? – спросил мужичок с беспокойными глазами.

      – Я? – раздумывала я, какой из моих малочисленных диагнозов предъявить. – Головные боли… Иногда…

      – А я пью, – честно поделился мужичок, пытливо-искательно глядя мне в лицо. – Меня жена бросила. И я пью. А она… – Мужичок кивнул головой на дверь, за которой происходило таинство. – И жену вернет, и от пьянства вылечит.

      – Вы уверены? – осторожно спросила я.

      – Ну да! Наш сосед вон животом маялся. Был у нее вчера…

      – Ну и как?

      – Просветлился.

      – А живот?

      – Болит, – вздохнул сосед, – зато в глазах свет. И надежа. О как!

      – А третий глаз?

      – Не видел, не скажу… – Сосед погрустнел и замолчал.

      К матери Федосии я вошла часов через шесть.

      Она оказалась еще огромнее, чем на фотографии. Подперев рыхлое лицо рукой, устало сидела она у стола, на котором были выставлены разные плошки, банки, сухие букетики и стопка фотографий самой Федосии, той самой, что на объявлениях. В углу маялся от скуки молодой человек неясного предназначения.

      – Гроши давайтэ, – не ответив на мое приветствие, равнодушно сказал юноша томный, протягивая коробку из-под обуви.

      – А сколько? – растерянно спросила я у Федосии.

      Федосия помолчала, оглядывая оценивающе мой свитерок, и величественно произнесла:

      – А сколько дашь. Бо я лично… – Федосия для убедительности бережно уложила ладонь на необъятный бюст… – От лично я, – еще раз подчеркнула она свою причастность к откровению, – з презрением отношуся до этой суеты. Поняла? – И, обернувшись к своему мачо, повелительно и раздраженно велела: – Иды, Орест! Шо ты сыдышь отут!

      Орест зевнул, лениво поднялся, выудил из коробки энную сумму денег под строгим взглядом хозяйки и медленно скрылся за дверью.