Надгробие для живых. Никита Алексеевич Черненко

ботинках, держа оружие наготове. Мы уже третий день гонялись по всем охотничьим территориям за этим прыгуном, но каждый раз, когда он оказывался в ловушке, что-то мешало нам, и прыгун стремительно использовал момент замешательства. От этого Кас постоянно бесился: ему нравилась охота, но когда она превращалась в затяжную погоню, он, громко сопя, нахлобучивал шапку себе на лоб, хмурил густые брови и часто, непонятно для чего, проверял количество аккумуляторов для винтовки, которую использовал только в случае опасности. На добычу он тратил патроны древней фамильной винтовки, ставшей у них реликвией. Я даже не пытался вспомнить, как она правильно называется.

      – Он должен быть за этим пригорком, – прошептал Кас и замедлил шаг, теперь он словно плыл по холодному воздуху. Когда он поднял голову выше, по его телу прошла судорога, а губы задрожали от нарастающего бешенства.

      Прыгун неподвижно лежал посреди поляны с покрытой инеем травой. На его белой с серыми пятнами шерсти отчётливо виднелись капли крови и пара порезов. Морда, данная ему от какого-то другого зверя, которого сейчас и не найти нигде, кроме как в книгах, оставленных со Старой Истории, тоже была заляпана. В детстве я мог часами пожирать глазами образы зверей в книгах, пытаясь придумать, кто и как мог себя вести при жизни, и кто сейчас стал чьим-то прообразом. Так, например, в морде прыгуна было что-то заячье, только она была короче и более сплюснутой, напоминая собой камень с пластмассовыми замершими глазами.

      – Когда она только успела здесь вырасти! – Кас вертел в руках карту, стараясь понять, где точно мы находимся. – Ну точно! Поляна оруженосцев должна быть около реки, а мы ещё вчера от неё ушли.

      – Может, тут давно никто не появлялся, потому и данных не было? – я смотрел на серебристую траву, ища в голове хоть одну причину столь неожиданного появления этой травы так далеко от реки.

      «Бритволистые щипцы», или, как их называли охотники «трава-оруженосец» – это ещё одна Новоисторическая шутка, ставшая неожиданностью для многих. Её вечно покрытые инеем стебли имели пренеприятное свойство реагировать на любое резкое движение, да так, что могли с лёгкостью перерезать сухожилия. Вскоре после таких обнаружений ботинки стали иногда укреплять стальными пластинками, защищающими особо важные точки, но за эту защиту охотник платил бесшумностью и проворностью, какую имели обычные ботинки, предпочитаемые опытными охотниками. Новички же всегда носили эти источники шума на ногах, из-за чего отношение к ещё неокрепшим добытчикам было пренебрежительное.

      Кас и ко мне относился с долей брезгливости, но то ли его удовлетворяло то, что я не задавал лишних вопросов и старался не шуметь, то ли он был доволен моими небольшими успехами. В один из этих успехов можно было записать тот факт, что я до сих пор жив.

      – Что будем делать? – спросил я, так как побоялся, что Кас слишком долго молчит. Он сделал вид, что не расслышал моего вопроса и начал рассуждать вслух:

      – Можно попробовать вытащить его оттуда, или оставить на удобрение оруженосцам… Но тогда придётся ещё полнедели заниматься поиском новых следов, а там надеяться, что не наткнёмся на стаю, скажем, пятихвостов. Что думаешь? – он впервые спросил моё мнение. На Каса это не особо походило.

      – Я мог бы вынести прыгуна оттуда. С ботинками это не так страшно, – от собственных слов у меня побежали мурашки по спине. Что не страшно, это я, наверное, слегка приврал.

      – Этот прыгун килограмм под восемьдесят весит, если внешне судить! Если не удержишь и сам за них свалишься, то я не смогу объяснить совету, как ты умудрился лицо располосовать, если вообще жив останешься.

      – Да, но еда закончится быстрее, чем мы найдём другого.

      – Я всё ещё не имею права подвергать тебя опасности без необходимости! За твои решения отвечать придётся мне.

      – А за голодающие семьи отвечать нам обоим, – с этими словами я заскользил вниз по склону.

      – Только не говори потом, что я тебя не предупреждал!

      – И не собирался.

      Я наступил на серебристый ковёр и он мгновенно отвердел под ногами, послышался напряжённый шелест, опасно схожий с предостерегающим перешёптыванием. Стальные подошвы цеплялись за стебли, как за колючую проволоку, однако то, что я не услышал стук о пластины, означало успешность затеянной мной же авантюры. Смотря под ноги, я мысленно гадал над тем, сколько ещё шагов нужно сделать, чтобы дойти до тела прыгуна. Можно было посмотреть, но я боялся хоть на миг отвлечься от щипцов. Кас, судя по молчанию, тоже был на нервах.

      Наконец я увидел на проглядывающем снегу красные пятна и немного приподнял голову. Прыгун, уже остывший и опавший, лежал на траве, и под ним шло непрекращающееся копошение. Оруженосцы пытались пробиться на свет, прорубая себе путь сквозь мясо, орошая себя кровью, становящейся для них подкормкой. Я постарался встать так, чтобы было удобно поднимать тушу, согнул ноги в коленях и начал медленно взваливать животное на себя. Трава цеплялась за рёбра, хваталась за каждый неудачно свисающий лоскут, а потом, когда хвататься стало не за что, начала от досады со свистом