Работорговцы. Русь измочаленная. Юрий Гаврюченков

мы вешаем, – закончил Щавель.

      – Крутенько. Так всех не перевешаете ли?

      – У нас свои не воруют.

      – В Новгороде обхождение с ворами иное, – деликатно заметил Иоанн. – Здесь они пользу приносят.

      – Был бы он просто крадун, а он колдун. Вдруг ещё чего наворожит. Колдуна перво-наперво обезвредить надо. Забиваешь ему в гузно орудие преступления и более не ждёшь от него неприятностей.

      – Много ли доводилось тебе встречаться с колдунами, Щавель из Ингрии?

      – У нас эльфы, – объяснил Щавель. – Эльфу пока полную задницу талисманами не набьёшь, не уймётся.

      – А потом?

      – Потом голову отрезать и на костёр.

      – Почему на тебя не подействовала Счастливая рука? – задумался Иоанн Прекрасногорский и тут же спохватился: – Кровь птеродактиля! Вот ещё её тайное свойство. Я должен внести это в анналы!

      «В чьи анналы?!!» – с подозрением покосился Щавель на пылкого молодого человека, но тот не повёлся, мечтая о своём.

      Расстались у постоялого двора, весьма оживлённого после налёта шайки. Завидев Щавеля, люд примолкал удивлённо. В нумерах он застал ватагу в полном сборе. Парни радостно кинулись навстречу:

      – Что в околотке было, дядя Щавель?

      – Поговорили и отпустили. Сейчас на рынок пойдём.

      – Не чаял видеть тебя, – признался Альберт Калужский, – после того, что ты учинил. За убой в Новгороде положена виселица либо общественно-полезный труд.

      – За злонамеренный убой, – уточнил Щавель. – За самооборону не наказывают.

      Он достал из-под топчана сидор. Порылся. Вытащил прихваченную из дома мошну.

      – И того татя, которому вы сушёную руку забили, тоже… ты самооборонился?

      – Конечно, самооборонился. От колдовства, – Щавель привесил мошну рядом с мытарской, одёрнул пояс, подвигался. Одёжа сидела ладно. – Объяснил в околотке. Там люди сидят неглупые, всё поняли и отпустили с миром.

      – Отпустили… Даже без суда. Не могу поверить своим ушам, но верю своим глазам, – пробормотал Альберт Калужский. – Видать, непрост ты, лесной человек.

      – Простота хуже воровства, но лучше толерастии, – Щавель прикрыл полой безрукавки костяную рукоять ножа. – Идёшь с нами на базар?

      Гостиный двор помещался на другом берегу Волхова. Надо было миновать полгорода, чтобы добраться до него. Завернули в кабак, в укромном углу покормили Хранителей да сами подкрепились пшённой кашей и продолжили путь на сытый желудок, дабы не сверкать глазами на торгу, понуждая купцов взвинчивать цену.

      – Ты хорошее дело сделал, Щавель из Ингрии, – после завтрака лепила подобрел. – Я слышал от постояльцев, что шайка немало бед причинила богатым новгородцам. От Счастливой руки спасу нет. С ней заходи в любой дом, когда все уснут, и хоть кол на голове у хозяев теши, никто не проснётся. Многие так пострадали.

      – Почему её «счастливой» зовут? – спросил Михан.

      – Потому что в ней счастье воровское, – просветил Альберт Калужский. –