Уйти, чтобы не вернуться. Игорь Чужин

а я не собирался превращать своих противников в безвинных жертв произвола. Два хлестких удара по печени отправили кузнецов в глубокий нокаут, после чего я победно вскинул руки и раскланялся.

      Однако шоу должно было дать и воспитательный эффект для дружины, так как еще не все бойцы прониклись воинским духом и дисциплиной. Вчерашние деревенские парни не понимали, зачем нужны все эти издевательства, которым их ежедневно подвергает пришлый воевода. Две бездыханные тушки убедительно доказывали полезность утренних пробежек и занятий физподготовкой, а польза от глупого «рукомашества», так за глаза называли некоторые рукопашный бой, теперь в доказательствах не нуждалась.

      Пока пострадавших отливали водой у колодца, я нудным голосом объяснял дружинникам ошибки, сделанные кузнецами, и, вызвав из строя двух добровольцев, показал на их примере, как нужно действовать, чтобы не валяться в грязи с разбитыми рожами.

      Дружинники полностью прониклись преподанным мною уроком, и если у кого-то еще имелась мыслишка подкараулить в темном углу задолбавшего всех начальника, то теперь даже самые отчаянные головы смирились с солдатской судьбой.

      Однако мою лекцию о пользе физкультуры прервал вызов на ковер к боярыне Пелагее, которая захотела лично мне что-то сообщить. Я как на крыльях влетел в боярские покои, чтобы услышать слова восхищения своей доблестью, но сразу попал под водопад незаслуженных обвинений.

      Боярыня, раскрасневшаяся будто после бани, сидела в похожем на трон парадном кресле и была наряжена в праздничную одежду. Мало того, Пелагея нацепила на себя все свои золотые цацки и даже соболиную душегрейку, хотя в тереме было довольно тепло, если не сказать жарко. Боярыня грозно посмотрела на меня исподлобья и заявила, срываясь на крик:

      – Вельми злой и жестокосердный ты, Алексашка! Не боишься ты Господа нашего, который заповедал нам быть к врагам милосердными! Я приказала тебе наказать ослушников, а не бить их смертным боем, чтобы кровавые сопли по всему двору летали! Ты воин, в дальних странах обученный, кузнецы перед тобой как дети малые, а ты мужиков, наверное, калеками сделал! Вот отстроим следующим летом сожженную татарами церковь, я накажу новому батюшке епитимью на тебя за грех жестокосердия наложить, вот тогда отольются тебе слезы жертв твоих безвинных! Уйди с моих глаз долой и больше не самовольствуй, иначе накажу за ослушание примерно и не посмотрю на то, что ты рода боярского!

      Этот незаслуженный наезд меня очень удивил и озадачил.

      «Оба-на! Точно, у бабы критические дни! И кто этих женщин поймет? Всего час назад хотела всю проворовавшуюся семейку повесить на воротах, а теперь жалеет невинно пострадавших от воеводы-аспида! И зачем было устраивать весь этот цирк с переодеванием в праздничное платье и наряжаться, словно на свадьбу? Как будто нельзя было устроить мне разнос в повседневной одежде», – недоумевал я, спускаясь во двор, где меня ждали неотложные дела.

      Однако логичного объяснения действиям