Пушкин. Жизнь в цитатах: Лечебно-профилактическое издание. Отсутствует

1825 года)* * *

      Милый мой, посидим у моря, подождем погоды; я не умру; это невозможно; бог не захочет, чтоб "Годунов" со мною уничтожился.

(из письма В.А. Жуковскому, 6 октября 1825 года)* * *

      Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай да Пушкин, ай да сукин сын!..

      Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию – навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!

(из письма П.А. Вяземскому, 7 ноября 1825 года)* * *

      Брови царь нахмуря,

      Говорил: "Вчера

      Повалила буря

      Памятник Петра".

      Тот перепугался.

      "Я не знал!.. Ужель?" —

      Царь расхохотался.

      "Первый, брат, апрель!"

      Говорил он с горем

      Фрейлинам дворца:

      "Вешают за морем

      За два яйца!

      То есть разумею, —

      Вдруг примолвил он, —

      Вешают за шею,

      Но жесток закон".

(из письма АЛ. Дельвигу, ноябрь 1825 года)* * *

      Милый, мне надоело тебе писать… Ты умен, о чем ни заговори – а я перед тобою дурак дураком. Условимся, пиши мне и не жди ответов.

      ……

      Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? черт с ними! слава богу, что потеряны. Он исповедался в своих стихах, невольно, увлеченный восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то стараясь блеснуть искренностью, то марая своих врагов. Его бы уличили, как уличили Руссо… Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением.

      … Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе.

      Писать свои мемуары заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать – можно; быть искренним – невозможность физическая. Перо иногда остановится, как с разбега перед пропастью – на том, что посторонний прочел бы равнодушно. Презирать суд людей не трудно; презирать суд собственный невозможно.

(из письма ПЛ. Вяземскому, ноябрь 1825 года)* * *

      Как верный подданный, должен я, конечно, печалиться о смерти государя; но, как поэт, радуюсь восшествию на престол Константина I.

      В нем очень много романтизма; бурная его молодость, походы с Суворовым, вражда с немцем Барклаем напоминают Генриха V. К тому ж он умен, а с умными людьми все как-то лучше…

(из письма П. А. Катенину, 4 декабря 1825 года)* * *

      В столицу хочется мне для вас, друзья мои, – хочется с вами еще перед смертию поврать; но, конечно, благоразумнее бы отправиться за море. Что мне в России делать?

(из письма П. А. Плетневу, 4–6 декабря 1825 года)* * *

      Не стоит верить надежде, она – лишь хорошенькая женщина, которая обращается с нами как со старым мужем.

      … Снова берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у ваших ног, что я по-прежнему люблю вас, что иногда вас ненавижу,