Пушкин. Жизнь в цитатах: Лечебно-профилактическое издание. Отсутствует

на что ни взгляну, все такая гадость, такая подлость, такая глупость – долго ли этому быть?

      ……

      Может быть, я пришлю ему отрывки из "Онегина"; это лучшее мое произведение.

(из письма брату Льву, конец января 1824 года)* * *

      … беру уроки чистого атеизма… Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастию, более всего правдоподобная.

(из письма Кюхельбекеру, апрель 1824 года)* * *

      Семь лет я службою не занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношении ни с одним начальником. Эти семь лет, как вам известно, вовсе для меня потеряны…

      Мне скажут, что я, получая 700 рублей, обязан служить… Правительству угодно вознаграждать некоторым образом мои утраты, я принимаю эти 700 рублей не так, как жалование чиновника, но как паек ссылочного невольника. Я готов от них отказаться, если не могу быть властен в моем времени и занятиях.

      ……

      Еще одно слово: Вы, может быть, не знаете, что у меня аневризм. Вот уж 8 лет, как я ношу с собою смерть. Могу представить свидетельство которого угодно доктора. Ужели нельзя оставить меня в покое на остаток жизни, которая, верно, не продлится.

      Свидетельствую вам глубокое почтение и сердечную преданность.

(из письма А.И. Казначееву, 22 мая 1824 года)* * *

      Всепресветлейший, державнейший, великий государь император Александр Павлович, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший!

      … по слабости здоровья, не имея возможности продолжать моего служения, всеподданнейше прошу, дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое прошение принять и меня вышеименованного от службы уволить.

      ……

      Сие прошение сочинял и писал коллежский секретарь Александр Сергеев сын Пушкин.

(из письма в Коллегию иностранных дел, 2 июня 1824 года)* * *

      Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне наскучило, что в моем отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому юнцу англичанину, явившемуся щеголять среди нас своей тупостью и своей тарабарщиной.

      Единственное, чего я жажду, это независимости (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства я в конце концов добьюсь ее. Я уже поборол в себе отвращение к тому, чтобы писать стихи и продавать их, дабы существовать на это, – самый трудный шаг сделан. Если я еще пишу по вольной прихоти вдохновения, то, написав стихи, я уже смотрю на них только как на товар по столько-то за штуку. Не могу понять ужаса своих друзей (не очень-то знаю, кто они – эти мои друзья).

(из письма А.И. Казначееву, июнь 1824 года)* * *

      … тебе грустно по Байроне, а я так рад его смерти, как высокому предмету для поэзии. Гений Байрона бледнел с его молодостью…

(из письма П.А. Вяземскому, 24 – 25 июня 1824 года)* * *

      … то, что я предвидел, сбылось. Пребывание среди семьи только усугубило мои огорчения, и без того достаточно жестокие. Меня попрекают моей ссылкой; считают себя вовлеченными в мое несчастье; утверждают, будто я проповедую атеизм сестре – небесному созданию – и брату – потешному юнцу, который восторгался моими стихами, но которому со мной явно скучно… вследствие этого все то время, что