Юдоль. Сергей Малицкий

в глазах. Будто он вовсе страха не знает.

      – Страх не страх, а опаска быть должна, – заметил Кай. – Вот с опаской я за ним и двинусь.

      – Ну как знаешь, – плюнул Харуна и повернул к крепостенке.

      Кай бывал в этом селе несколько раз во время Пагубы и несчетное количество раз до нее. Да, лица деревенских стражей казались незнакомыми, но много ли надо юнцам, чтобы превратиться в лихую годину в мужиков? Года два. Кажется, дай им еще годика по три, и с такой же скоростью, с какой мужали, вчерашние отроки станут ветеранами, стариками, а там и вовсе сойдут в могилу. С женщинами словно происходило именно это. Почти все они выстроились у плетней и вместе со смуглыми детьми без злобы, без радости на изможденных лицах рассматривали гостя. Глубокие морщины и нездоровый загар приключался от багрового неба. Даже дети казались маленькими стариками. С неделю уже над головой стояли тучи, то и дело начинался дождь, осень была не за горами, но с самого первого лета, с самого начала Пагубы, которая застигла Кая еще в Хурнае, небо припекало каждую травинку, каждый листок, каждую пядь кожи как поднятая над головой жаровня. Оттого и выходил на улицу народ, замотав лицо тряпками, либо пялил на лоб колпаки с широкими полями. Хотя надо было отметить, в последние месяцы языки пламени уже не покрывали красноватый небосвод сплошь. Отчего же прошлые Пагубы рассеивались через три месяца после начала? Ну в крайнем случае через полгода?

      – Купец из Гиены, – кивнул Каю высокий здоровяк с аккуратно подстриженными седыми бородкой и усами. – Слышал я о тебе, зеленоглазый, только хорошее. Таркаши меня зовут. Ищу проводника и старшего охраны до Кеты. Возьмешься за хорошую плату?

      – Нет, – ответил Кай.

      Следующий купец, маленький, юркий, с острым носом и крохотными усиками, встретил его уже у караванной площади. Он, несмотря на годы, тоже поклонился Каю, одернул потертый намешский халат, крякнул, представился намешцем Усити и, поглаживая короткую с залысинами шевелюру, предложил охотнику стать проводником до Кеты за десять монет серебра и кормежку от пуза.

      – Нет, – прошел мимо него Кай.

      На караванной площади царило уныние. Шатры явно стояли не первый день, многочисленные охранники выглядели заспанными увальнями, приказчики и возницы играли в кости. При приближении охотника все они вставали на ноги и рассматривали незнакомца. Некоторые взгляды показались Каю недобрыми. Некоторые жгли спину. Он оставил лошадь у входа в трактир, снял с нее подсумки, оглянулся, вымолвил громко:

      – К лошади не подходить. Чужих не любит. Лягается и кусается. Особо настырных может и убить.

      Ответом охотнику было молчание. Кай кивнул, словно услышал высказанное согласие, нашел взглядом нищего, притулившегося у ступеней, бросил ему два медяка, поднялся по лестнице и толкнул ногой дверь трактира.

      Все те трактирщики, которых Кай перевидал без счета, были разного роста, разной масти, разных привычек, но ни один из них не мог похвастаться худобой. Ни один, кроме трактирщика из Кривых