Самозванец. Кровавая месть. Станислав Росовецкий

кровью глазами:

      – Добро, пане ротмистр, пусть будет по твоей, шляхетской, воле! Но тогда нехай и твой монашек скинет не раздуваненный тулуп!

      – Да ради Бога, пане Мамат! И я то же самое с утра талдычу пречестному отцу Игнацию!

      Тут монашек, с бороды Маматовой на усы ротмистра взор свой испуганный переводя, забормотал умильно:

      – А разве себе я взял, панове? Правила запрещают мне иметь любую собственность, вот я и позаимствовал шубу во временное пользование…

      Недослушав отца Игнация, зверообразный Мамат ловко сдернул с его плеч кожух и бросил на телегу. Второй казак снова повернулся к телеге спиной.

      Федко шмыгнул носом и, не теряя времени, поднял над головой деревянную баклагу:

      – Кому?

      – Тебе, недотепа!

      – Кому?

      – Мамату.

      – Кому?

      – Немцу тому долговязому, как его… Гансу.

      Под крики, ворчанье и свист, сопровождающие дележку, пан Ганнибал принялся перебирать в памяти события той ночи, когда ему фатально не повезло в кости. Ему уже не так стыдно было вспоминать, как в первые дни после несчастья, и он пытался определить переломный момент в той игре, когда еще мог спасти дело, прекратив делать большие ставки… Вдруг наступила тишина, и пан Ганнибал почувствовал, что все глядят на него. Что там еще?

      – Тебе, сиятельный пане, – это Федко, вытаращившись на него, поднял за полу над опустевшей телегой злополучный кожух.

      – А… Жертвую отцу Игнацию! – прокричал пан Ганнибал и вернулся к своим невеселым воспоминаниям.

      Возня возле телеги продолжалась, и мелькнула в голове у бывшего ротмистра мысль, что большой хозяйственный горшок в переметной суме у сумрачного Тычки едва ли добавит тому боеготовности и что прежние его подчиненные, гордые шляхтичи-гусары, не кидались грабить убогий крестьянский инвентарь. Да ладно, сами шляхтичи этим брезговали, а вот слуги их, те тоже последней деревянной ложки не пропускали… Тут вклинилось неприятное воспоминание, связанное с последним грабежом, пан Ганнибал отогнал его и принялся в двадцатый раз вспоминать, как держал главный его обидчик, молодой пан Хмелевский, коробочку для костей, когда сделал тот роковой для пана Ганнибала бросок. И снова пришел к выводу, что сжульничать, засунув палец в коробочку и придерживая кости в нужном положении, молодчик сумел бы только в том случае, если предварительно отвел всем прочим игрокам глаза…

      Рядом раздалось нарочитое покашливание. Да и по запаху узнал пан Ганнибал своего оруженосца Тимоша, такого же, как и хозяин его, старика. А старики отнюдь не аромат розовой воды испускают.

      – Чего тебе, Тимош?

      – Сдается мне, пане ротмистр, что должны были мы уже выйти к речке.

      – А ты припомни, когда мы с тобою последний раз бывали в этих краях… То-то! Те пути, Тимош, что в молодые годы короткими кажутся, в старости удлиняются еще так… Давай теперь разбираться, старый, верный слуга…

      – Осмелюсь напомнить, пане ротмистр, что, с Бакаева шляху свернувши,