Возвращение астровитянки. Ник. Горькавый

сука математиков.

      Со вздохом повернулся, с отвращением толкнул тугую створку и облился запахом мокрой штукатурки и кошачьей мочи. Вонь такой концентрации ощущалась даже на вкус. О, святые Галуа с Риманом! Помогите мне сегодня!

      Кабина лифта долго скрипела – и открылась прямо в кабинет босса.

      – А, заявился! – с неудовольствием сказал тот. Обычно он не здоровается.

      – Здравствуйте, мистер Чиф, – я как всегда блеснул воспитанностью. – Итак?

      – Я ещё не смотрел твоё доказательство, – сварливо пробурчал Чиф, поправляя жирной ладонью набор волосков на плоской макушке.

      «Врёт! – отчётливо понял я. – Смотрел. И не раз».

      – Мы договаривались. Если за два дня ошибка не будет найдена… – мне не удалось закончить фразу.

      Чиф вскочил, потрясая округлыми кулаками:

      – Вон! Иди к чёрту со своей свободой! Работай где хочешь! Хоть в сумасшедшем доме!

      Я шмыгнул в лифт. Двери, даже закрывшись, резонировали воплям мистера Чифа:

      – Но если хоть раз не выполнишь задание!..

      Улыбаюсь во весь рот и танцую в кабине, гулко летящей вниз. «Свободен! Свободен!» Могу работать дома, в кафе, на пляже… хоть сидя на дереве! Уговор есть уговор. Я доказал знаменитую теорему Ферма. Ещё никому не удавалось. Взамен получил свободу от тёмной, вонючей клетки. «Рабочий кабинет». Чудаки.

      Вылетел, вырвался на улицу, полную солнечных теней, шелеста шин и щебетания птиц. Размахиваю портфелем, как школьник. Сладкое, острое счастье побега! Закрутил головой: где растранжирить свободу? Богатую добычу ночного корпения над старинной загадкой.

      Перебежал под деревья напротив, традиционно потрогал отполированные до золота сосцы волчицы, покровительницы местных студентов. На лавочке сидел пушистолысый человек с красными глазами в белёсых ресницах и что-то писал в толстой папке. Математик из соседнего отдела. Вечно изрекает нравоучительные сентенции. Одет в коричневую куртку, мешковатые брюки и старые сандалии. Эйнштейн не носил носков, поэтому половина непризнанных гениев ходят босиком. В надежде.

      Математик недовольно поднял глаза на хруст моих шагов:

      – Чему ты так радуешься?

      – Свободе! – засмеялся я.

      – Свобода для тебя заключается в беготне по улицам? Свобода должна быть в голове!

      Я хмыкнул, вытащил заготовленный кулёк с зерном и высыпал на землю. Раздался посвистывающий шелест, и со всех сторон к моим ногам слетелась стая птиц. Голуби лихорадочно собирали корм, а им на головы приземлялись всё новые птицы. Вокруг компании крупных сизарей чирикала и нервничала воробьиная мелочь, и я бросил горсть зерён подальше.

      Голуби благодарно кипели вокруг меня, кто-то уже наклевался и заухаживал за тёмноголовой подружкой, надувая фальшивую грудь из перьев и призывно урча. Я чувствовал себя богом голубиной планеты. Ласковым голосом, но невежливо, я сказал лысому назидательному математику:

      – Надоела