Голоса ночи (сборник). Анна Малышева

я же говорю – позавчера! Это было накануне его смерти. Она была здесь вечером, очень поздно, около полуночи.

      Сосед допил невкусный чай и бросил на нее косой взгляд. Анжелика сидела напротив него, держась очень прямо, не чувствуя ни рук, ни ног, ни даже собственных мыслей – ее всю заливал какой-то странный безразличный холод. Холод шел от сердца, наполнял грудь, поднимался по горлу… Она шевельнула губами, попыталась что-то сказать, и кухня поплыла перед ней, теряя очертания, исчезая.

      Глава 4

      – Как ты?.. – Он теребил ее за плечо, тряс, не давал провалиться снова в спасительный холод, в спокойную темноту. Она неохотно, но быстро всплывала из этой тьмы в свет, как надувная игрушка, которую попытались утопить. Еще один рывок – и она открыла глаза. Лицо Юры – покрасневшее от волнения, его испуганные глаза, его рука на плече…

      – Нормально… – Она поняла, что лежит на ледяном плиточном полу, здесь же, на кухне. Попыталась сесть, голова снова закружилась, да вдобавок заболел правый локоть – она его ушибла при падении со стула. Юра помог ей сесть, поддерживая за плечи. Заботливо спросил:

      – Может, тебе будет лучше в комнату перейти?

      – Мне уже никогда не будет лучше… Посмотри-ка в холодильнике, там должно что-то быть.

      – Что?

      – Вино оставалось…

      Он послушно открыл холодильник и действительно вытащил початую бутылку венгерского муската. Откуда эта бутылка взялась в холодильнике, Анжелика не знала, во всяком случае мускат покупала не она и пила тоже не она. Он там был, и большего не требовалось. Юра налил ей полстакана, придвинул, с сомнением сказал:

      – А тебе не будет хуже? Он такой сладкий… Может, чаю выпьешь с лимоном?

      – Спасибо за заботу… – Она с отвращением попробовала ледяной приторный мускат и с возмущением прокомментировала: – Какая лошадь поставила это в холодильник?! Вино хранят при комнатной температуре.

      Юра только пожал плечами, закурил, внимательно глядя на нее. Она запила мускат водой, и ей не то чтобы стало лучше, но, во всяком случае, исчез обморочный горький вкус во рту. Она тоже закурила, постепенно приходя в себя, и спросила:

      – Милиции ты об этой женщине не говорил?

      – Нет. Сперва решил поговорить с тобой.

      – А почему?

      – Не знаю… Если это была его любовница, тогда, наверное…

      Она вдруг поняла, фыркнула:

      – Сдурел? Думаешь, я способна на убийство из ревности?!

      – А кто тебя знает… – Он нерешительно улыбнулся, но улыбка погасла, когда он встретил сумрачный взгляд Анжелики. Встревоженно спросил: – Я глупость ляпнул, да? Прости, я думал, ты о ней что-то знаешь… Конечно, тебе дурно стало…

      – Мне не из-за нее стало дурно, – отрезала она. – Просто у меня сейчас два самых паршивых дня в моей жизни, а будет еще больше. Никогда мне не было так плохо. Я совсем запуталась…

      – В чем?

      – Во всем, – она прикусила язык. – Не знаю, как теперь жить, ведь он умер.

      – Ты так его любила?

      Ей не понравился его взгляд. Слишком внимательный, без тени доверия,