Стихи обо всем. Дмитрий Воденников

жалко жабу.

      Взял я мертвое горло, склизкую трубку в тряпку

      (тошнило меня, тряпкою взял, боялся),

      вырыл ямку и горло укрыл в грядку:

      спи спокойно, недолго уже осталось.

      Третий день молчу, глотку покрыла корка,

      болит, болит, братец, у братца твоего горло.

      Приглашение к путешествию

      Не может быть, чтоб ты такой была:

      лгала, жила, под тополем ходила,

      весь сахар съела, папу не любила

      (теперь – и как зовут меня – забыла),

      зато, как молодая, умерла.

      Но если вдруг – все про меня узнала?

      (хотя чего там – углядеть в могиле —

      да и вообще: всё про могилы лгут,

      то, что в пальто, не может сыпать пылью,

      ботинки ноги мертвому не жмут).

      Баранов, Долин, я, Шагабутдинов,

      когда мы все когда-нибудь умрем,

      давайте соберемся и поедем,

      мои товарищи, ужасные соседи

      (но только если всех туда возьмем) —

      в трамвайчике веселом, голубом.

      Сперва помедленней, потом быстрей,

                быстрей

      (о мой трамвай, мой вечный Холидэй) —

      и мимо школы, булочной, детсада —

      трамвай, которого мне очень надо —

      трамвай, медведь, голубка, воробей.

      Уж я-то думал, я не упаду,

      но падаю, краснея на лету,

      в густой трамвай, который всех страшнее

      (но зелень пусть бежит еще быстрее,

      она от туч сиреневых в цвету,

      она от жалости еще темнее) —

      и мимо праздника и мимо Холидэя

      (теперь о нем и думать не могу)

      летит трамвай, свалившийся во тьму.

      Хотя б меня спаси, я лучше быть хочу

      (но почему я так не закричу?),

      а впереди – уже Преображенка.

      Я жить смогу, я смерти не терплю,

      зачем же мне лететь в цветную тьму

      с товарищами разного оттенка,

      которых я не знал и не люблю.

      Но мимо магазина, мимо центра

      летит трамвай, вспорхнувший в пустоту.

      Так неужель и ты такой была:

      звала меня и трусостью поила,

      всех предавала, всех подруг сгубила,

      но, как и я, краснея, умерла.

      Но если так, но если может быть

      (а так со мной не могут пошутить),

      моих любовников обратно мне верни

      (они игрушечные, но они мои, мои!)

      и через зелень, пыльную опять

      (раз этих книжек мне не написать), —

      с ВДНХ – подбрось над головой —

      трамвай мой страшный, красный, голубой…

      Трамвай

      Баранов, Долин, я, Шагабутдинов,

      когда мы все когда-нибудь умрем —

      мы это не узнаем, не поймем

      (ведь умирать так стыдно, так обидно),

      зато как зайчики, ужасные соседи

      мы на трамвае золотом поедем.

      Сперва помедленней, потом быстрей,

                быстрей

      (о мой трамвай, мой вечный Холидэй) —

      и мимо школы, булочной, детсада —

      трамвай,