Вне себя. Василий Головачев

Формологией и у вас интересуются. А формонавтикой, объединяющей обе науки, формологию и числонавтику, занимаются единицы. Я вообще знаю только одного человека, академика Дмитрия Дмитриевича Бурлюка. Точнее – знал».

      «Он погиб?»

      «Исчез. Ну что, отдохнёшь?»

      Прохор почувствовал озноб. Количество полученной информации превысило предел осмысления. Запасы удивления, неприятия и сомнений кончились, наступила апатия, навалилась усталость.

      «Да, пожалуй».

      «Отдыхай, поговорим завтра».

      «Червячок» голоса «родича» из параллельного одиннадцатого измерения, заползший в голову, растаял.

      Прохор очнулся, поднял голову и не поверил глазам.

      В комнате было темно.

      За окном наступила ночь.

      Он просидел в кресле перед включённым компьютером больше четырёх часов!

      Не пытаясь оценить свой первый опыт общения с самим собой, он поплёлся в ванную, искупался и рухнул в кровать.

      Последней мыслью была мысль поговорить с Даном Саблиным, рассказать ему о своих «контактах второго рода».

      Через минуту спасительный сон смежил веки.

      Пленница свободы

      Свой двадцать восьмой день рождения Феона справляла в загородном домике родителей, расположенном на берегу небольшого озерца Светлое в пятнадцати километрах от Суздаля. Домик коттеджем назвать было трудно, потому что ему было полвека и принадлежал он кооперативу «Каменковский», созданному ещё в прошлом веке.

      Родители Феоны уехали в город.

      На даче собралось пятнадцать человек, в том числе – шестеро из группы Глеба Мисюры, включая саму Феону и Устинью. Глеб руководил российской командой бейсджамперов уже четыре года и был самым старшим из группы: ему исполнилось тридцать четыре года.

      Он, конечно, знал о существовании Прохора Шатаева, к которому Устинья была неравнодушна, поэтому хотя и пытался с ней сблизиться, но делал это ненавязчиво и деликатно. Из каких-то источников он хорошо представлял себе характер Прохора и верил, что Устинья, девушка красивая и неглупая, разберётся, где её настоящее счастье. Он ждал.

      Не раз об этом заговаривала и Феона, с которой Устинья дружила с института: обе заканчивали физкультурный институт по классу паркура. Так было и в этот раз, когда гости разъехались поздно ночью по домам и подруги остались вдвоём.

      – Ну что ты за него держишься? – возмутилась Феона, статная высокая брюнетка с короткой стрижкой. – Он же самодовольный и вялый, как… как собачье ухо! Даже фамилия у него Шатаев, что совершенно точно отражает натуру.

      Устинья перевернулась на бок, улыбнулась.

      – Ты его мало знаешь. Он умный.

      – Умный! – фыркнула Феона. – Этого мало, девочка моя. Он просто себе на уме и всегда думает только о своей математике.

      – Не всегда, – покачала головой Устинья. – Шатаев он по матери, по отцу Смирнов.

      – Что в лоб, что по лбу!

      – Не говори так. Родственники у него Морозовы.

      – Вот