Леди Титаник. Наталья Александрова

знаменитой черноморской черешней, и быстренько перевела разговор на другие рельсы:

      – А ты мне скажи, Ленечка, где у вас нотариусы сидят?

      – Нотариусов много, – Леня пожал плечами, – вам все равно к какому?

      – Нет, – тетя Каля полезла в одну из своих сумок и начала вынимать из нее все содержимое.

      Выложив на тумбочку кусок туалетного мыла «Лесной аромат», полтора десятка огромных пластмассовых бигудей, расческу, по внешнему виду подходящую разве что для вычесывания овец, коробочку с раритетными психотропными духами «Красная Москва», выпущенными в один год с запуском первого искусственного спутника Земли и запрещенными Женевской конвенцией как химическое оружие массового поражения, тетя Каля нашла наконец мятый конверт, надписанный ровным, аккуратным почерком.

      – Нотариус Штукен… Штакен… Штокенвассер, – с трудом прочитала она головоломную фамилию.

      – Ну так здесь и адрес должен быть. – Леня протянул руку за конвертом, – вот же написано – девятая Красноармейская, дом пять…

      – Ой, правда! – обрадовалась Калерия Ивановна. – А я тут-то и не прочитала… надо мне к нему ехать, к этому Штукенштакену. Которая, говоришь, Красноармейская?

      – Девятая.

      – А сколько же их всего?

      – Кажется, тринадцать.

      – Ну, поразвели улиц! Хоть бы уж по-разному называли, а то все одни Красноармейские…

      – Тетя Каля, а зачем тебе к нотариусу? – переглянувшись с Леней, спросила Лола. – Что у тебя за дела с этим… Штокенвассером?

      – Вот у меня лично с ним никаких дел не было! – громогласно ответила тетка. – Я его, этого Штукен… чтоб его… я его в глаза не видела! Но понимаешь, сижу я у себя в Черноморске, как раз черешня поспевать начала, и вдруг Васька-почтальон приносит письмо. Он его, конверт-то, в лужу уронил, когда с велосипеда упал. Они, видишь ли, с шурином как раз День строителя отмечали, шурин у него на стройке прорабом служит. Тоже тот еще фрукт, однажды с лесов свалился, чуть шею не сломал, так с тех пор она у него на сторону. У нас мужики даже песню про него сложили…

      И тетя Каля запела на мотив всем известных «Подмосковных вечеров»:

      – Что ж ты, милая, смотришь искоса,

      Низко голову наклоня?

      У меня, милок, шея сломана —

      С крыши выбросили меня…

      Голос у тетки был сильный, как у целого донского казачьего хора. И такой же басовитый. Лола за спиной тети Кали страдальчески подняла глаза к потолку, Маркиз же успокаивающе ей подмигнул. Он взял из теткиных рук конверт и прочитал, что Калерии Ивановне Свириденко надлежит такого-то числа явиться к нотариусу Штокенвассеру по делу о наследстве.

      – И не спрашивай меня, от кого наследство! – зачастила тетя Каля. – Понятия не имею, кто мне чего оставил! Может, и вещь-то не стоящая! А только думаю, дай съезжу в Петербург, племянницу проведаю! Уж сколько лет не видались! Пока синенькие не поспели, как раз и обернусь!

      – Хм, – произнес Маркиз, – какие зелененькие – знаю, это баксы, наши – это