.

сорокалетний мужчина страдал неизжитыми подростковыми комплексами. Он был мучительно неуверен в себе. Ему казалось, что в его внешности или одежде что-то не в порядке, что-то не так – не застегнуты какие-нибудь важные пуговицы, или развязались шнурки, или неприлично растрепались волосы…

      Викентий Федорович мучительно боялся показаться смешным.

      Он на секунду задержался перед большим окном в холле, окинул быстрым взглядом свое отражение, убедился, что все в порядке – чуть редеющие темные волосы хорошо уложены и умело закрывают намечающиеся залысины, модные очки без оправы сидят так, как надо, длинный черный кожаный плащ с узким воротничком из голубой норки застегнут на все пуговицы.

      Он воровато оглянулся – не заметил ли кто, как он смотрится в это окно.

      В холле телецентра никого не было. Большинство сотрудников давно разошлось по домам, а разные дежурные и ведущие ночных передач сидели тихо, как мышки, по звуконепроницаемым норкам, занимаясь своим делом.

      Только немолодой охранник оставался в своем деревянном вольере и изображал бдительность.

      На самом деле он разгадывал кроссворд и сейчас мучительно ломал голову, пытаясь отыскать столицу европейского государства из девяти букв, с буквой «г» точно посредине. У него даже мелькнула шальная мысль попросить помощи у Викентия Федоровича, но он спешно прогнал эту мысль – известный режиссер, большой начальник, безусловно, рассердился бы на него за такую фамильярность.

      Хотя на самом деле Животовский нисколько бы на него не рассердился и подсказал бы название этой несчастной столицы, потому что как раз в следующий понедельник собирался по делам в Стокгольм.

      – До свиданья, Викентий Федорович! – заискивающе проговорил охранник, на всякий случай пряча кроссворд в стол.

      Животовский ничего ему не ответил. Не от руководящего хамства, а оттого, что мучительно пытался понять: видел охранник, как он смотрелся в зеркало, или нет.

      Автоматические двери открылись, выпуская известного режиссера и большого начальника, и плавно закрылись у него за спиной.

      Викентий Федорович нашарил в кармане плаща брелок автомобильной сигнализации. Выполненный в виде жизнерадостного кролика, этот брелок напоминал Животовскому поездку в Америку, интервью, которое он давал журналу «Плейбой», и неудачную попытку выставить свой последний фильм на «Оскар».

      Животовский вспомнил – и расстроился.

      Для того он и держал этот «плейбойский» брелок, чтобы не зазнаваться, чтобы находиться в постоянном творческом поиске, для которого требуется плохое, а лучше – отвратительное настроение.

      Он нажал кнопку, и любимый «Пежо» отозвался со стоянки радостным ржанием.

      Животовский подошел к машине, предвкушая двадцать минут покоя в уютном салоне, пахнущем дорогой кожей и комфортом, под чарующую музыку Гаэтано Доницетти…

      И в это время из-за громоздкого джипа Гоши Шапшевского, коммерческого директора телеканала, выскользнула сутулая фигура.

      Узнав приближавшегося человека, Викентий Федорович огорчился.

      Это было не то отвратительное настроение, которое нужно для поддержания творческого тонуса.

      Это было тоскливое предчувствие утомительного разговора с занудой. К тому же еще не совсем нормальным занудой.

      – Зачем вы пришли? – недовольно спросил Животовский. – Ведь я вам вчера уже все сказал!

      – Я пришел, чтобы восстановить историческую справедливость! – пробубнил занудный псих.

      – Вы на часы не смотрели? – Викентий Федорович скривился, как от целого лимона. – Рабочий день давно уже кончился! У меня совершенно нет сил! Ну разве так можно? Приходите завтра, в рабочие часы, я попрошу выписать вам пропуск… хотя прямо вам скажу – не знаю, о чем мы будем говорить! Я вчера все вам сказал, и, если придется повторять снова, честное слово, мне просто жалко своего и вашего времени!

      – Вот видите! – Псих оживился, как будто нашел в словах Животовского неожиданную поддержку. – Вы сами сказали, что приходить завтра совершенно бессмысленно…

      – Ну и что из того? – беспокойно переспросил Викентий Федорович, чувствуя, что странный человек заманивает его в какую-то ловушку.

      – Значит, нет никакого смысла откладывать на завтра!

      – Что откладывать? – Животовский огляделся по сторонам, надеясь, что появится кто-нибудь из коллег и поможет ему выкарабкаться из этого бесполезного, бесцельного и утомительного разговора.

      Никого, разумеется, не было.

      Охранник за стеклом входных дверей увлеченно разгадывал свой дурацкий кроссворд. Теперь ему требовался американский киноартист из пяти букв с буквой «й» точно посередине.

      – Что откладывать? – тоскливо повторил Животовский, поняв, что подмоги не будет и придется выпутываться самому.

      – Восстановление исторической справедливости.

      Какой зануда! И почему он привязался именно к нему, к Викентию Федоровичу, известному и преуспевающему человеку?

      Позвать,