Ландшафты Алигьери. Эстер Сегаль

некоторое время посидели молча, а потом освободившийся из будки резко поднялся на ноги и стал прощаться:

      – Что-то замешкался я тут с вами. Лучше побреду.

      – Куда глаза глядят? – на всякий случай осведомился я.

      – А куда же еще? – ответил он вопросом на вопрос.

      А потом развернулся и медленно побрел.

      – И я пойду, – решительно заявил я Сартру.

      – Внутрь, что ли? – не удивился тот.

      – Да. Где потом встретимся?

      – Я здесь подожду.

      – Ну, или это я Вас там подожду. – уточнил я. – Потому как, чье время быстрее окажется – это еще большой вопрос.

      Жан Поль улыбнулся с видом заговорщика и пошел за доской.

      – И меня запрут, – подумал я, без всякого впрочем, испуга. И снова шевельнулось во мне дерзкое и сочное:

      – Ох, разобью.

      Сартр с вежливой готовностью распахнул передо мною дверь.

      И я вошел.

      7

      «ВХОДЯЩИЕ, ОСТАВЬТЕ УПОВАНЬЯ!»

      Я, прочитав над входом, в вышине,

      Такие знаки сумрачного цвета,

      Сказал: «Учитель, смысл их страшен мне».

      Он, прозорливый, отвечал на это:

      «Здесь нужно, чтоб душа была тверда;

      Здесь страх не должен подавать совета…»

Данте Алигьери, «Божественная комедия»

      Сначала было просто темно. Так темно, что мне пришлось пробираться к середине комнаты, широко расставив перед собой руки, чтобы не натолкнуться на какой-нибудь неожиданный предмет. Впрочем, эта предосторожность была излишней, ибо никаких предметов в комнате не оказалось, если не считать довольно низкий крепкий стул, на который я и уселся за неимением ничего другого.

      Стул скрипнул подо мной (интересно, кстати, под душами умерших он тоже скрипит?), и, вероятно, этот звук спровоцировал последующее: почти моментально раздался детский плач.

      Я напряженно вглядывался в темноту, пытаясь обнаружить источник звука, и вскоре мои уже чуть-чуть натренированные глаза, действительно, узрели в глубине комнаты маленькую деревянную кроватку, в которой, по-видимому, и находился, проснувшийся младенец.

      – У-аааааааааа! – надрывался он все сильнее и сильнее, и этот жалостливый нарастающий звук заставил меня нервно заерзать на своем только что обретенном сидении.

      – У-аааааааааа! У-аааааааааа! – я не знал, каковы правила игры и есть ли у меня право вмешиваться в жизнь (или смерть?) адских младенцев (Г-споди, словосочетание-то какое жуткое получилось!) и потому колебался.

      И откуда тут вообще мог взяться младенец? Разве же душам младенцев здесь место? Разве же не уготованы им райские кущи?

      Впрочем, откуда я это взял? Из какого-нибудь слащавого телешоу «По душам о душе»? Из книги? Из народной (какого народа?) мудрости?

      И что вообще они там (кто это – «они», и почему я вынес себя из этого множества?) понимают об аде?

      – У-аааааааааа! – очередной взвизг окончательно прервал мои размышления и сорвал меня с места. Я просто обязан был подойти к малышу, взять его на руки и укачать. И хотя у меня совершенно не было еще подобного опыта,