Дорога в Алатырь. Николай Шмагин

но спорить не стал.

      Мимо них по дороге промчалась ватага полупьяных безногих инвалидов на тележках. Возглавлял движение бравый ражий инвалид в видавшей виды солдатской форме. На груди его бренчали медали и ордена.

      За ними поспешали инвалиды на ходу, то есть с одной ногой на костылях, в протезах и безрукие. Те спокойно шагали позади.

      – Куда это они, дед, кто они?

      – Инвалиды войны. К винному спешат. Сегодня же зарплата у рабочих. Гулять будут, – глаза деда жалостливо посуровели.

      – Разве можно инвалидам вино пить?

      – Им можно. Это они от обиды, от безысходности. Да што там говорить зря, – дед безнадежно махнул рукой. – Тут и с двумя ногами не знаешь, как прожить. Тудыттвою растуды, ети их в дышло…

      Дед с внуком какое-то время прошли молча, думая каждый о своем.

      – На этой площади я бабушку твою когда-то встретил, – глаза деда потеплели, – смотрю, идет себе…

      – Как Поля Шатина?

      – Получше, да и помоложе была, – усмехнулся дед. – Ну и шутник ты, Ванька, как я погляжу. Пойдем, заглянем, раз разговор зашел, – и он повел внука к церкви-музею.

      – А бабушка где теперь молится, там, где мы с ней были?

      – Да. Храм их божий там, у базара, – махнул дед рукой куда-то назад, и они подошли к двери с вывеской: «Алатырский краеведческий музей».

      – Санитарный день, – прочитал дед после того, как несколько раз рванул запертую дверь. – Посмотрели, называется, екарный бабай, пошли отсюда. – И он решительно зашагал к ларьку, возле которого толпились мужики…

      – Ну-ка, Варя, сто пятьдесят да с прицепом, – мигнул он румяной буфетчице.

      – Морячок-то внук твой, Иван Яковлич? – кивнул на Ваньку пожилой лысый мужик, сдувая с кружки пену.

      Дед опрокинул стакан под усы и кивнул, тоже сдувая пену со своей кружки.

      – Хочешь? – мужик протянул Ваньке кружку, и тот стал браво хлебать горькое пиво, стараясь не ударить лицом в грязь перед мужиками.

      – Будет, – оттолкнул кружку дед, хмуря брови, – мал еще. Негоже, Степаныч, – укорил он лысого мужика, тот рассмеялся:

      – Пусть привыкает, пригодится в будущем.

      – Безобразие! – пробасила проходившая мимо Васькина мать.

      – Свово учи, – откликнулся дед, глядя на торчащие из ее сумки белые головки, и понимающе ухмыльнувшись.

      Немного в стороне гомонили прибывшие еще раньше них инвалиды. Время от времени кто-то из мужиков у ларька протягивал им то кружку пива, то стакан с водкой, и тогда инвалиды оживали – пьяные, горластые, дикие и жалкие одновременно, потерянные.

      – Алеша, ты чо сегодня, не в духе, али не в форме? – обратился к бравому безногому инвалиду в тележке один из мужиков.

      – Попробуй-ка ты так покататься изо дня в день, – выступил в поддержку инвалида другой мужик, – посмотрю я на тебя через недельку, в какой ты форме будешь, гусь лапчатый.

      Все вокруг, включая инвалида, засмеялись.

      – Лексей! Уважь обчество, исполни концерт. Уж мы не обидим, – громко попросили из толпы.

      – Конешно, не обидим, не сумлевайся! –