Ребенок. Евгения Кайдалова

и сама могла бы до этого опуститься, если бы много лет назад начала цепляться за моего папу и выполнять бесконечные наказы свекрови, которая словно задалась целью намертво замуровать живую женщину в борще и детских соплях. Но мама выстояла, развелась, отдала дочку в садик и осталась пусть и небольшим, но профессионалом, а значит – Человеком. А перед дочерью лежал еще более светлый путь – высшее образование, которое, возможно, уведет меня из провинции.

      Я вошла в читальный зал и привычно направилась к маминому столу. Мама была занята: она заполняла читательскую карточку на нового, стоявшего ко мне спиной посетителя.

      – Корнилов Илья Семенович, – повторяла мама вслух, прилежно водя ручкой по бумаге.

      – Так точно! – отвечал читатель.

      В голосе у него, разумеется, была улыбка, но меня почему-то заворожило то, что он однофамилец знаменитого казачьего генерала. В те первые перестроечные годы Белая армия выступала для моих ровесников в том же романтическом ореоле, что Красная – для старшего поколения. «Господа офицеры, голубые князья…», «Не падайте духом, поручик Голицын…» Мы пели о них, побежденных большевистскими варварами, до искренней дрожи в голосе.

      – Вам что-нибудь показать или сами разберетесь? – спросила мама, завершив необходимые формальности.

      – Спасибо, я сам.

      Корнилов повернулся к книжным стеллажам, и вдруг я увидела Мужчину. Я была в таком замешательстве, что даже приличия ради не могла отвести от него глаз.

      При этом Корнилов не был похож ни на одно из классических воплощений мужественности: не Рэмбо, не Профессионал-Бельмондо, не даже Высоцкий в роли Дона Гуана. Илье Семеновичу было слегка за сорок, он был отнюдь не атлетического, а просто плотного телосложения, а фигура его казалась чуть обмякшей под тяжестью лет. Он был одет в самую ординарную белую рубашку с темными брюками и имел те самые ординарно-приятные черты лица, которые представляют собой идеальную внешность для шпиона. У него были пепельные волосы с красивыми вкраплениями седины. Я смотрела, как он засовывает в нагрудный карман новенький читательский билет, и у меня складывалось впечатление, что я никогда не видела более мужественного жеста. Спокойствие, сила, достоинство и полная уверенность в себе читались в его лице настолько ясно, словно легкие морщины на лбу складывались в письмена.

      Корнилов заметил, что я беспардонно его разглядываю, и улыбнулся без тени смущения или раздражения:

      – Я здесь первый раз, а вы, наверное, завсегдатай?

      Я была поражена, как красиво он вышел из положения, молча кивнула и подбежала к маминому столу. Мама достала из ящика «Студенческий меридиан», протянула мне и тихо сказала, кивая в сторону Корнилова:

      – Вот человек! Командированный, из Москвы, всего на три дня к нам, а уже в библиотеку записался. Другой бы водку вечерами глушил или по бабам шастал, а он… Интеллигент, он везде интеллигент.

      Пока я сидела, листая журнал, успела