Миллион причин умереть. Галина Романова

лежала на спине, до пояса присыпанная снегом. Тень от гаража, расположенного торцом к их дому, не позволяла видеть ее, если стоять лицом к тупику и спиной к въезду. Но на обратной дороге этот участок просматривался как нельзя лучше.

      Огромное темное пятно рассыпавшихся по снегу волос. Распахнутая куртка и множество темных клякс вокруг на снегу.

      – Кровь?! – дребезжащим шепотом произнесла Ольга и рухнула голыми коленями в снег рядом с телом девушки. – Кро-о-овь...

      Руки сами собой сгребли пригоршни темного снега и поднесли поближе к глазам. Она даже еще не успела подмерзнуть, горячая кровь этой молоденькой девчонки. Даже в этом ночном полумраке можно было разглядеть ее ярко-алый цвет. Цвет кипучей молодости и жизненного оптимизма. Всего того, что кем-то было безжалостно уничтожено, растоптано и превращено в прах...

      Резким движением сбросив окровавленный снег с ладоней, Ольга вскочила с коленей и сломя голову понеслась к подъезду. Внутри ее все трепетало от еле сдерживаемого ужаса. Ей до саднящей боли в горле хотелось заорать в полный голос, завыть, запричитать. Попытаться выплеснуть из себя хоть немного страха, что сдавливал ее сердце холодными безжалостными пальцами.

      Позволительна ли для нее подобная роскошь? Да черта с два! Никогда она не объяснит усталому сонному менту, поднятому по тревоге в три часа ночи, зачем потащилась к гаражам почти голышом, да еще с ножом в кармане...

      Вбежав в квартиру и захлопнув за собой дверь, Ольга обессиленно облокотилась о нее спиной и только тут почувствовала сильную боль в правой ладони. Она попыталась было вытащить руку из кармана, но попытка не увенчалась успехом. Несколько минут она в оцепенении разглядывала свой оттопыренный карман и руку, что никак не хотела вылезать из него. И лишь очередной приступ резкой боли заставил ее понять, что все это время она судорожно сжимала в кулаке лезвие кухонного ножа, прихваченного ею на «всякий пожарный случай»...

      А этот самый случай, как оказалось, произошел без ее присутствия и уж тем более участия.

      Бедная девочка! Бедное дитя! Ведь она чей-то ребенок, чья-то дочь!

      Ольга прерывисто задышала, и слезы наконец-то хлынули бурным потоком. Сползая по стене на пол, она пыталась одной рукой перехватить глубокую рану, прочерченную острым лезвием ножа через всю ладонь, другой нащупать носовой платок в другом кармане. Но все ее движения были вялыми, какими-то безжизненными. Не понимая, что делает, Ольга вытащила из кармана куртки окровавленный кухонный нож и швырнула его через всю прихожую в угол. Затем поднялась и, размазывая по лицу слезы вперемешку с кровью, поплелась в ванную.

      Остаток ночи прошел у нее в безутешных рыданиях. Она замыла куртку под струей холодной воды. Повесила ее на батарею. Перевязала, как смогла, руку и, сдвинув стрелку будильника на полчаса позже, улеглась клубочком на неразобранном диване. Опухшие от слез веки сами собой опустились, и Ольга провалилась в тяжелую дрему с мелькающими перед глазами картинками кровавых пятен на снегу. И только