Вестники времен. Андрей Мартьянов

притомившихся собутыльников, вышли на двор. На колокольне обители тогда звонили к заутрене.

      Благочестивая и душеспасительная служба была сорвана. Монахи, уставшие от не слишком насыщенной интересными событиями жизни анахоретов, высыпали на улицу и, окружив сошедшихся в поединке благородных сэров, начали подзуживать. Лишь появление аббата заставило братьев-бенедиктинцев покинуть место сражения и отправиться в церковь.

      – Убирайтесь прочь! – кричал отец Теобальд топая ногами и пепеля взглядом Горациуса и Мишеля. – Нечестивцы!

      Сэр Мишель, у которого из головы еще не выветрились винные пары, ответил:

      – Какой же я нечестивец? Я добрый католик! А этот… этот… наваррец меня оскорбил!

      Может быть, так и случилось. Это было известно лишь спорщикам да Господу Богу. Однако, сэр Мишель был обижен на Горациуса вовсе не потому, что тот обозвал нормандца не принятыми в обществе словами. Молодой Фармер за время от вечери до заутрени проиграл в кости рыцарю с юга собственного коня, шлем, поножи и наручи, а что самое обидное – меч. И, будь Горациус убит норманном в поединке, эти вещи непременно вернулись бы к хозяину. Да еще с прибытком. По закону Мишель мог забрать себе доспех побежденного.

      Само собой, аббат, сопровождаемый дюжим братом Корнелием, появился невовремя, убив надежду на возвращение весьма ценного имущества.

      – Что здесь происходит? – этот вопрос задал низенький, очень толстый монах, выбежавший на крыльцо храма. – Отец настоятель, эти господа и являются нарушителями благочиния? Сейчас я их выставлю!

      Фармер лишь тяжело вздохнул. Толстяк с отекшим лицом Бахуса, принявшего монашеский постриг, был приором монастыря, известным своим склочным характером и дутой благочестивостью. И, кроме того, на пороге странноприимного дома появился неизменный слуга сэра Мишеля – Жак. Недавно отпраздновавший свое пятидесятилетие Жак – деревенский бобыль, приставленный бароном Александром надзирать за наследником – был настоящим цербером. Вдобавок, он постоянно докладывал господину о выходках его старшего сына.

      Отец приор, не понимая, что играет с огнем, шустрым колобочком скатился вниз, выстучав на ступенях церковного всхода дробь деревянными сандалиями, подошел к сэру Мишелю и надрывно прокричал ему в лицо:

      – Во-он! Изыди!..

      – Да пожалуйста, – с кривой ухмылкой ответил Фармер. Ему стало обидно до слез: доспех, лошадь, меч проиграны, в кошельке ни одной монеты, горло пересохло… Плохо. И сэр Мишель, не отдавая себе отчета в том, что делает, двинул кулаком в раскормленную физиономию приора. И, как ни странно, попал.

      Бенедиктинец охнул, покачнулся и с размаху сел на каменные плиты двора. Аббат, задыхаясь от гнева, схватился за грудь, рыжий монах Корнелий улыбнулся довольно (наверное, он сам давно мечтал поколотить зануду приора), а сэр Горациус сказал:

      – Монсеньер де Фармер, верните мне меч, пожалуйста. Вы его, кажется, проиграли. А кроме того,