Трудно украсть бога. Николай Леонов

у него был не слишком многообещающий. Кровь отхлынула от лица, губы покрыты коркой, а глаза воспалены и явно не слишком четко видят. Джура промокнул ему губы влажным полотенцем и ничего не сказал. Он пришел слушать.

      – Почему они не позвали священника?

      – Не знаю, – пожал плечами Джура. – Но могу догадаться – это далеко и небезопасно, а ты можешь не дождаться его прихода.

      – Это… бессердечно, – яростно прошептал Игнатий. – Я умру без покаяния!..

      – Ты считаешь, что эти формальности важны для бога, который судит тебя по делам твоим? – хмуро спросил Джура. Он не хотел вступать в этот разговор, но молчать было еще хуже.

      – Вижу, ты немногим лучше их. – Игнатий отвернулся и на какое-то время затих. Джура даже решил, что его отвергли и он может спокойно уходить, но тут больной резко приподнялся на руках в тщетной попытке встать и вдруг заплакал.

      – Что с тобой?

      Джура, сидевший на корточках рядом с ним, попытался уложить больного обратно на солому и не пролить при этом принесенную воду.

      – Зачем ты позвал меня? – безжалостно спросил он. Смотреть на чужие страдания он никогда не любил, но тут помочь ничем не мог и хотел только одного – как можно быстрее уйти из этой душной комнаты и больше не видеть бледное лицо, покрытое испариной. – Если хочешь говорить – говори сейчас.

      – Расскажи мне о себе. Как ты тут оказался?

      Игнатий не вытирал слез, и они медленно катились по его восковому лицу, а голос стал хриплым и безмерно усталым.

      – Зачем тебе это?

      – Я должен знать, кому собираюсь довериться.

      – Я родился в той стране, которую называют Русью, и моя мать из местных. Я рос у нее и воспитывался, как русский. Но мой отец, как говорили, был цыганом.

      Игнатий кивнул, казалось, удовлетворенно:

      – Теперь понятно, откуда у тебя такие глаза. Что было дальше?

      – Мать умерла, когда я еще не вошел в возраст мужчины, а остальная ее семья меня недолюбливала. Может, и было за что, но я этого терпеть не стал и сбежал в ближайший город. Там нашел табор и вместе с ним отправился по стране. В Стамбул я тоже попал вместе с ними. С тех пор тут и живу.

      – Какой ты веры, Юрий?

      Джура снова передернул плечами – старое имя жгло воспоминаниями, как кнутом.

      – Я не менял ее. Цыганам моя вера была безразлична, а я в их обряды не слишком вникал. А здесь я живу сам по себе, никто мне не указ.

      – Это хорошо, – прошептал Игнатий и прикрыл глаза. – Значит, тогда поклянись мне своей душой, что выполнишь мою последнюю просьбу. Я отдам тебе все свои деньги, только поклянись!

      – Я не буду клясться, пока не услышу твоей просьбы. У меня нет перед тобой долгов, чтобы ты требовал такое.

      – Я прокляну тебя!

      – У тебя нет такой власти. – Джура чувствовал, что еще чуть-чуть, и он просто уйдет. Нетерпеливое волнение Игнатия казалось ему признаком начинающегося бреда.

      – О боже! – Больной в бессилии стукнул слабым кулаком