Экзамен для гуманоидов. Вячеслав Шалыгин

хочешь что-то рассказать? – спросил я, когда она подошла.

      – Нет, – она смутилась, – а вы не можете открыть эту штуку еще раз?

      Она показала на лицевой щиток моего шлема.

      – Зачем тебе это? – я удивленно помотал головой.

      – Я никак не могу понять, обозналась я или нет, – девушка натянуто улыбнулась, сознавая, видимо, насколько абсурдно ее предположение.

      Где можно увидеть пришельца, чтобы впоследствии узнать его при встрече? Во сне? В девичьих мечтах о принце? Я, конечно, не урод, но на принца вряд ли тяну. Да, заинтриговала, малявка… Скорее всего это ловушка. Вот сейчас открою «забрало», и объявится снайпер. Впрочем, лейтенанта подстрелили сквозь костюм – первый случай в бригаде, так что снайпер, захоти, разделал бы меня еще у дверей забегаловки.

      Я вздохнул и поднял щиток.

      Девушка несколько долгих секунд смотрела мне прямо в глаза, а потом улыбнулась и произнесла:

      – Суорвил, это ты? Я Нарипрель, помнишь меня?

      Я удивленно вытаращился на грунмарку и отрицательно покачал головой. Объяснения происходящему у меня не было. В тот же момент боковым зрением я заметил движение на краю крыши противоположного дома. Грохот выстрела снайпера, скороговорка «ЗИГа» и крик Дуэро слились в один кошмарный аккорд. Стрелок медленно перевалился через край водостока и рухнул рядом с замершей Стефанией.

      Я отстранил с пути свою новую знакомую и подбежал к испанцу. Тот дрожал, кусая побледневшие губы и пытаясь зажать рукой огромную рану на левом плече.

      – Стеф, перевяжи и вколи промедол, – приказал я, а сам принялся исследовать труп врага.

      Черная одежда, шапочка-маска, несколько запасных обойм на поясном ремне, длинный десантный нож и хорошие полувоенные ботинки. Местный спецназ, не иначе. Винтовка у диверсанта была похлеще наших лазеров. Я открыл затвор и на лету поймал выскочивший патрон. Ручная зенитка, а не винтовка. Таким патроном только гусеницы танкам отстреливать, а не по пехоте лупить. Впрочем, мы в наших противопульных костюмчиках и есть сверхлегкие танки повышенной проходимости.

      – Стальной сердечник, – раздался над моим плечом высокий голосок.

      Я обернулся. Наприпрель… черт, как же ее зовут… стояла рядом и внимательно разглядывала патрон.

      – Возможно, – согласился я, – а ты откуда такие слова знаешь?

      – Мой папа военный, – гордо вскинула она голову и уже тише добавила: – Был. Он, как и этот, не понял, что вам сопротивляться не надо, и теперь… был…

      – Мне очень жаль твоего отца, девочка, но… – что «но», я не знал.

      Труднее всего найти оправдание поступкам, которых ты не совершал.

      – Что происходит, Суорвил? – глаза Нарипрель наполнились слезами. – Я ничего не понимаю.

      Я сам не понимал. Во-первых, почему она это спрашивает и почему именно у меня. Во-вторых, почему она решила, что мы знакомы. И в-третьих, почему у меня так паршиво на душе?

      14

      Северо-восток. Четыре месяца