День, когда мы были счастливы. Джорджия Хантер

ее теплом, сладким цветочным ароматом шампуня на ее волосах.

      – Было бы глупо допустить это сейчас, – добавляет Херта, – как ты считаешь?

      Несколько часов назад за ужином они с друзьями разговаривали об угрозе войны, о том, как легко Австрия и Чехословакия упали в руки Рейха и какие изменения начались в Радоме. Генек громко возмущался своим понижением до помощника в юридической конторе и грозился переехать во Францию.

      – По крайней мере там, – кипятился он, – я смогу использовать свою степень.

      – Не уверена, что во Франции тебе будет лучше, – сказала Ивона. – Фюрер теперь нацеливается не только на немецкоговорящие территории. Что, если это только начало? Что, если Польша следующая?

      На миг за столом воцарилась тишина.

      – Невозможно, – нарушил ее Рафал, пренебрежительно мотнув головой. – Он может попытаться, но ему не дадут.

      – Польская армия никогда этого не допустит, – согласился Генек.

      Теперь он вспоминает, что во время этого разговора Херта извинилась и ушла.

      Конечно, его жена права. Им следует быть осторожными. Было бы неразумно и безответственно привести ребенка в мир, который кажется настораживающе близким к краху. Но лежа так близко к Херте, Генек не может думать ни о чем, кроме ее кожи, изгиба ее бедра рядом с его. Ее слова, словно крошечные пузырьки из последнего бокала шампанского, поднимаются от ее губ и растворяются где-то у него в горле.

      Генек целует ее в третий раз, и Херта закрывает глаза. «Она не на полном серьезе», – думает он и тянется через нее к выключателю, ощущая под собой ее мягкость. Комната погружается в темноту, и он скользит ладонью под ее сорочку.

      – Холодный! – визжит Херта.

      – Прости, – шепчет он.

      – Генек…

      Он целует ее скулу, мочку уха.

      – Война, война, война. Я уже устал от нее, а она даже не началась.

      Он проходится пальцами по ее ребрам вниз к талии.

      Херта вздыхает, потом хихикает.

      – Вот что я думаю, – добавляет Генек, округляя глаза, словно на него только что снизошло озарение. – А если войны не будет? – он недоверчиво качает головой. – Мы зря будем отказывать себе. И Гитлер, мелкий ублюдок, выиграет.

      Он сверкает улыбкой.

      Херта проводит пальцем по его щеке.

      – Эти ямочки меня погубят, – качает она головой. Улыбка Генека становится шире, и Херта кивает. – Ты прав, – неохотно соглашается она. – Это было бы трагедией.

      Ее книга с глухим стуком падает на пол, и Херта поворачивается на бок лицом к мужу.

      – Bumsen den krieg[13].

      Генек смеется.

      – Согласен. К черту войну, – говорит он, накрывая их обоих одеялом с головой.

      Глава 3

      Нехума

      Радом, Польша

      4 апреля 1939 года, Песах

      Нехума сервировала стол лучшим фарфором и приборами, расставив каждый как полагается на белой кружевной скатерти. Сол сидит во главе стола, держа в одной руке старенькую Агаду[14] в кожаном переплете, а в другой – начищенный серебряный

13

К черту войну (нем.)

14

Агада – большая область талмудической литературы, содержащая афоризмы и притчи религиозно-этического характера, исторические предания и легенды.