Цена империи (сборник). Алексей Глушановский

друзей и знакомых Тиллы, а их собственный предводитель!

      Так что, несмотря на все насмешки Танцующего Лиса, молодой вождь чувствовал к нему глубокую благодарность, в глубине души ощущая странную радость каждый раз, как слышал свои песни из уст совершенно посторонних людей.

      Сочинительство стихов считалось у ланов постыдным занятием. Хотя орать песни и слушать их от бродячих бардов жители Степи не гнушались. Свою страсть к поэзии Аларих обнаружил внезапно.

      Однажды они захватили всемирно известного барда. Тогда, желая посмеяться над бездельником-менестрелем, ланы приказали ему спеть пару песен для души. И великий Октавий спел. Да так, что даже самые черствые воины сидели с угрюмыми лицами, всячески стараясь подавить слезы. Не зря, ой не зря прославился певец. Что-то он задел в сердцах безжалостных ланов, что-то поселил в их душах… Алариху тогда едва минуло восемнадцать. И первый раз услышанные стихи, да еще в таком великолепном исполнении, произвели на юношу неизгладимое впечатление. Что-то странное поселилось в душе, что-то теплое и одновременно требовательное. Захотелось спеть так же, как и Октавий. Барда ланы помиловали и отпустили на все четыре стороны. А вот Аларих на следующий день уединился в высокой степной траве и весь день пытался сочинить мало-мальски приличный стишок.

      Сначала получалось не очень. В голову лезла похабщина. Рифмы не складывались, а размер стиха постоянно нарушался. Еще не зная никаких правил, никаких законов стихосложения, Аларих тем не менее каким-то звериным чутьем ощущал неправильность своих творений и боролся с ней так, как привык бороться со всеми своими врагами, – яростно, вкладывая душу в каждое слово, в каждый образ, рождающийся из-под его пера. И постепенно у него начало получаться.

      А вместе со стихами менялся и сам Аларих. Воин не понял, в какой момент перо и бумага стали прекрасной отдушиной. Все чаще и чаще он стал задумываться о смысле жизни и о том, что оставит после себя. Империю? Прекрасно! Но хотелось еще чего-нибудь. Чего-нибудь большего. Хотя что может быть больше империи? Более крупная империя? Или, может быть, что-то другое?

      Ответа на этот вопрос Стальная Хватка не знал. И потому предпринимал усилия сразу в обоих направлениях. Всемерно расширяя свои завоевания, по ночам он, скрывшись в своем шатре, «марал бумагу», как характеризовал эти его действия Танцующий Лис.

      Аларих даже и не подозревал, каким страшным ядом заразил его заезжий бард-ромей. Творчество внутри с каждым днем все сильнее и сильнее требовало свободы. Оно, как капризный бог, злилось и наказывало воина, если тот не находил и минутки для сочинительства стихов. Оно не приходило неделями, изводя Стальную Хватку, и тогда ланы в ужасе шарахались от своего раздраженного предводителя. Кто знает, может, данная хандра была обусловлена именно отсутствием вдохновения. Или желанием бросить войну и уделять своему хобби больше времени. Но об этом Ал не признается никому, даже верному Тилле.

      – Да ладно тебе… –