Остановите самолет – я слезу (сборник). Эфраим Севела

к прокуратуре, в кармане у меня, натурально, лежала комочком авоська. И, должен вам сказать, это очень потом отразилось на моей судьбе. Казалось бы, мелочь, авоська, а какой поворот фортуны!

      По улице Горького, из Елисеевского магазина, народ тащит огурцы. Свежие огурцы в Москве зимой – это явление. Длинные такие, импортные, как оказалось, из Египта. Ближний Восток – как бы привет с исторической родины! Авоська в кармане, я, конечно, в магазин. Кто последний – я за вами.

      Очередь была смешная, человек полста, не больше. Набрал я полную авоську этих здоровенных, как поленья, огурцов. Не только для себя. Для соседей тоже. Скажем, для Клавы, Колиной. Я же приличный человек, у меня есть чувство локтя. И Клава, если где что дают, про меня тоже не забывает.

      Несу авоську, ее аж распирает от египетских огурцов. Встречный народ меня задерживает:

      – Где дают?

      Я только рукой показываю, некогда мне. И так задержался, могу опоздать в прокуратуру.

      Подхожу, и сразу что-то мне показалось подозрительным. Много милиционеров ходит за оградой. На то и прокуратура, думаю, чтоб милиция вокруг паслась. Но вот почему так много во дворе автобусов без окошек? Черные вороны. Для перевозки арестантов.

      Я уж хотел было от ворот – поворот, а милиционер меня за руку:

      – Вы по какому делу, гражданин?

      Я затрепыхался: да ничего, мол, просто так, товарищей своих разыскиваю.

      А он в мою еврейскую физиономию глядит и очень ласково отвечает:

      – Пройдемте, уважаемый. Я вас к вашим товарищам провожу.

      И поволок за ограду к автобусам. Одну мою руку он держит, в другой у меня авоська с огурцами.

      – Пахомов! – кричит другому милиционеру. – Принимай еще одного сиониста. Кажись, последний. Можно ехать.

      Впихнули меня в автобус, а там – одни евреи, друг на дружке как сельди. Захлопнули железную дверь, и мы поехали. Через всю матушку-Москву. До Волоколамского шоссе. В знаменитый вытрезвитель.

      Вытряхнули нас во внутреннем дворике, построили по двое и повели в помещение. В дверях – заминка. Столкнулись с другими, с настоящими алкоголиками, православными, которых выводили. Там-то меня и увидел Коля Мухин.

      – Аркаша! Какими судьбами? – кричит.

      И ко мне, в нашу колонну.

      Тут нас стали торопить, чтоб не задерживались, и Коля Мухин со всеми евреями попал в большой зал, где нас рассадили по скамьям.

      А за столом, крытым зеленым сукном, сидит не милиция, а КГБ. От капитана и выше. Все – влипли! Сухими из воды не уйти. Будут шить политическое дело.

      Положил я авоську с огурцами на колени и совсем поник. Даже не видел, что Коля Мухин вытащил один огурец, откусил и захрустел на весь зал.

      За него первого и взялись.

      – Эй, ты! – крикнули из-за стола с зеленым сукном. – Который огурец жрет! Встать! Подойти к столу!

      Коля Мухин огрызок огурца положил на скамью возле меня и пошел к столу, слегка покачиваясь.

      – Фамилия?

      – Мухин, – отвечает