Врачебная тайна. Галина Романова

с верхнего этажа. – Пусть хоть орет-то потише, внука спать не могу уложить который час.

      – Хорошо, хорошо, простите нас, ради бога…

      Алла закрыла дверь, привалилась к стене. Взгляд ее прошелся по дорогим обоям, зацепил край авторского светильника, сделанного на заказ в Австрии, сполз вниз к дорогому ковру ручной работы, на котором кучкой валялась грязная мокрая куртка Антона, его джинсы, свитер и грязные ботинки.

      Хороший мальчик! Очень хороший мальчик у них с Ваней вырос! Школу едва закончил, в институт перестал ходить через неделю после начала занятий. Шляется где-то целыми днями. Одно утешает: приходит трезвый и без признаков наркотического дурмана. Ах да! И еще вежлив всегда. И с родителями, и с соседями.

      Хороший мальчик!

      А не от его ли подножки едва не свалилась с ног бабища с верхнего этажа? Не с его ли помощью та оступилась?

      Алла подняла голову. Прислушалась. В ванной лилась вода и едва слышно напевали. Иван? Да, кажется. Антон никогда не поет. Он вообще ненавидит петь. Это у него отец вытравил вместе с желанием проводить время в застольях.

      – Он меня на всю жизнь закодировал, – смеялся как-то сын, когда еще мог смеяться.

      Нет, он, конечно, смеяться и сейчас может, но вне стен этого дома. Дома он всегда молчалив, угрюм и весьма сдержан. Все его диалоги с матерью свелись к краткому: да, нет, не знаю, может быть, потому что, завтра, а зачем. С отцом он давно не разговаривает. Ему противно, как заявил однажды сын.

      И она его за это не осуждала. Ей и самой давно уже был противен Иван. Омерзителен до икоты. Но она-то нашла себе утешение, она-то со своим отвращением к нему справилась. А сыну что делать? Он-то отца поменять не может, как она мужа на любовника.

      Алла нагнулась, подняла вещи сына и потащила их в кладовку, переделанную под прачечную рядом с ванной. Куртку повесила на плечики возле радиатора, стирки та не требовала. Джинсы скомкала и сунула в стиральную машинку. Ботинки принялась отмывать в раковине. Поставила потом в сушку, включила щадящий режим. И пошла в его комнату.

      – Антон? – позвала Алла от входа, чуть приоткрыв дверь. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?

      Он лежал лицом к стене на своем большущем мягком диване, укутавшись по самые плечи теплой бабушкиной шалью. Он очень любил эту шаль, завещанную ему матерью Аллы. В нее кутался еще ребенком, когда заболевал. Не оставил привычки и теперь.

      – Ты не заболел? – Она села на краешек дивана, потрогала его лоб, температура была в норме. – Что с тобой, сынок?

      – А с вами, ма, что?! – Он взвился пружиной, сел, глянул на нее ледяными злыми глазами. – Вы же превратились… Вы же превратились в скотов!!!

      – Антон! – она ахнула и закрыла рот рукой, чтобы не обругать, чтобы не ударить. – Что ты такое говоришь???

      – А что такое вы вытворяете?! – Он шумно задышал, и глаза его вдруг наполнились беспомощными слезами. Он потянулся к ней, уткнулся в воротник ее халата. – Стыдно соседям в глаза смотреть! Это же… Это же надо жрать так каждый день, каждый день! Давай его в