Прелести Лиры (сборник). Анатолий Андреев

за верхние этажи серых небоскребов; затем, царапая серые стены и обнаруживая серость во всем: в ровных линиях окон, балконов, квадратных панелей – камера тупо уткнулась бы в серый фундамент, эту серую точку отсчета. Потом камера заметалась бы вправо, влево. Земли не видно. Кругом грязно-серый снег (так некстати выпавший вчера). Созерцание мира непременно закончилось бы мутно-серыми небесами (небоскребы проскочили бы двадцать пятым кадром), где камера обнаружила бы воображаемую условную точку, за которую кто-то словно подвесил серую камеру.

      Наконец, дневной свет медленно бы погас, то есть серость истаяла бы, превратившись в подбитую серым покрывалом тьму.

      Это был мой образ мира. Изредка сквозь серую пелену в мои унылые владения пробивалось зимнее солнце, устраивая мне маленький праздник.

      Теперь вам понятно, что значило для меня вторжение в серый мир жемчужно-серых глаз?

      Тут дело было вовсе не в Вере; дело было в том, что невозможно было жить в сером мире. Умом я это понимал. Почему же я так легко расстался с Наташей?

      Терпеть не могу простых вопросов, отвечать на которые надо долго и вдумчиво. Ответ есть, но он затерян где-то в тех серых дебрях, в которых ум пересекается с душою, образуя непролазные джунгли. Продерешься через них, оцарапав в кровь кулак, намертво сжимающий мачете, – а через день-два тропинка бесследно зарастает. Каждый день туда не находишься. Да и зачем?

      Достаточно того, что я знаю: ответ есть, хотя не скажу, что он меня устраивает.

      Я бы ответил так (если бы кто-нибудь неравнодушный настаивал на ответе): я ведь выбирал не девушку, на которой собирался жениться. Я выбирал вариант будущего – будучи уверенным в том, что пустота, заполняющая мою жизнь изнутри и снаружи, не может быть будущим. У меня не было стимула заглядывать в будущее: таков был стержень моей жизни.

      Веру я не выбирал; она просто оказалась рядом. В самое неподходящее время в нужном месте.

      Я знал, что я должен сделать: я должен забыть Веру.

      Поэтому я врубил блюз.

5

      Прошла неделя.

      Меня разбудил телефонный звонок. Едва открыв глаза, я стал соображать, не проспал ли я лекцию. Не то чтобы со мной случалось такое, но оно вполне могло случиться, ибо интерес к работе я утратил, кажется, самым радикальным образом. Мне осточертело преподавать, учить никому не нужному ремеслу – понимать литературу – неизвестно кого.

      Работа: вот еще одна проблема, которую мне надо было решать…

      Ладно, как-нибудь потом. Начну с ближайшего понедельника.

      Поднимая трубку, я прокашлялся и кремниево настроился на повелительные интонации Будды.

      – Почему ты не звонишь?

      Это был голос Веры. Я совершенно опешил – то есть я не был готов к тому, чтобы когда-либо заговорить с ней так, как мы говорили на озере в тот сумасшедший солнечный день.

      – Ты уже забыл о моем существовании?

      – Я просто сплю, Вера. И мне, если честно, хочется забыть о своем существовании. Какой сегодня день?

      – Понедельник.

      – Вот как? Ты хочешь сказать,