Тело угрозы. Владимир Михайлов

туда?

      Второй, к которому был обращен вопрос, только поджал губы:

      – Наверняка милиция – чего же вы хотите?

      Этот обмен мнениями уже начал надоедать Миничу.

      – При чем тут милиция, хотел бы я знать? – спросил он иронически. – С каких это пор рак гортани считается нарушением закона?

      Смысл заявления гости осмыслили быстро.

      – Он что – был болен?

      Спросили, как ни странно, не Минича, а третьего; видимо, то был местный кадр, коему ведать надлежало. Тот лишь пожал плечами:

      – Когда я его последний раз видел – кашлял много, действительно, и с лица спал. Но держался бодро…

      – Он пролежал там две недели, – сказал Минич. – Слишком поздно обратились – он все не хотел, не верил, что серьезное, говорил – обойдется, зачем время терять.

      – Так, – сказал первый. – Значит, вы считаете, что он умер от болезни? В него не стреляли? Это не было покушением? Терактом?

      – Это не я считаю, – начал уже злиться Минич. – Это врачи считают. Стреляли? Смешно – кто стал бы в него стрелять? Что он – коммерсант? Политик?

      Эсбист усмехнулся; в улыбке легко читалось: «Как же, много ты понимаешь!..» Вслух же он сказал другое:

      – Итак, вы не врач, ясно. А кто же вы? И как мог Ржев вам что-то поручить, если он, с ваших слов, умер? Покойники, знаете ли, не имеют обыкновения давать поручения хотя бы и друзьям. А ну быстро: зачем вы приехали сюда? Найти и забрать – что? Материалы наблюдений, дневники, письма – что еще? Предупреждаю: вы не имеете никакого права ни находиться здесь, ни изымать что бы то ни было. Прошу предъявить все, что вы хотели забрать отсюда, а затем немедленно оставьте этот дом.

      Минич вообще-то был человеком законопослушным – в той мере, в какой российский журналист вообще может быть законопослушным. Иначе говоря – он уважал закон как некую абстракцию; встречи же с людьми, этот закон представляющими, почему-то всегда не только не доставляли удовлетворения, но вызывали стойкое желание возмущаться и противоречить. Этот же аккуратный, подобранный человек почему-то вызывал у него особенно сильное раздражение. Поэтому Минич, вместо того чтобы вывернуть карманы и послушно выйти из дома, ответил довольно нагло:

      – Как бы не так!

      – Что-что? – переспросил эсбист, нехорошо нахмурившись и запрокинув голову, что должно было изображать надменное презрение к ничтожному собеседнику. – Вы отдаете себе отчет?..

      Минич уже набрал побольше воздуха в грудь, задержал его на секунду, подыскивая ответ пообиднее. Как и многие журналисты, он стал уже привыкать к тому, что правоохранительные органы старались поменьше связываться со СМИ: почему-то меры, примененные именно к этой категории людей, вызывали наибольшее волнение у общественности – быть может потому, что как раз такие меры освещались в печати с наибольшей широтой и негодованием. Так что Минич решил в выражениях не стесняться. Но в те мгновения, когда он подбирал слова, голос в его защиту прозвучал с той стороны, с какой журналист его никак не ожидал.

      – Нет, – сказала Джина. – Вы ошибаетесь: он находится тут с полным правом, поскольку является единственным наследником