Немачеха (сборник). Доктор Нонна

закричала Рита. – Не смей меня так называть!

      Полина подумала, что она кричит как раз как трехлетний ребенок, не как десятилетний – ну не взрослый, конечно, но уже почти – подросток. Именно как малыш. Крошечный, впервые оставшийся без мамы. Жалость обожгла остро и пронзительно. Кто сказал, что жалость – это тепло и нежность? Это остро и очень больно. И, конечно, вряд ли стоит сейчас вести Риту к матери. Вид у послеоперационных больных, тем более тяжелых… Полина медленно и неслышно вздохнула.

      – Хорошо, не буду. Я узнаю, когда можно к маме прийти.

      – Я сейчас хочу! – взвизгнула Рита, и слезы брызнули у нее из глаз.

      Полина всегда считала, что «слезы брызнули» – это просто фраза такая. Фигура речи. Но они действительно – брызнули. Так что руке стало мокро и горячо. Она тихонько поднесла ладонь к губам – солоно.

      – Рита, – очень спокойно сказала она. – Маме сделали операцию, ей нужно время, чтобы прийти в себя. Я узнаю, пускают ли к ней посетителей. И… когда будет можно. Понимаешь?

      – Я сейчас хочу! – захлебывалась девочка.

      Ворон

      Седой больничный юрист сообщил, что документы на опекунство готовы, нужна только подпись самой Лены и ее лечащего врача.

      Перед тем как идти к подруге, Полина разыскала врача. В сердце трепыхался слабенький росточек надежды – а может быть, все еще наладится? Ведь бывало же – и совсем, казалось, безнадежные, поднимались. Здесь такая хорошая медицина, а Лена так хочет жить, так переживает за дочь…

      Но профессор только покачал головой:

      – В ней места живого нет от метастазов. Если она действительно в последний раз обследовалась год назад… Никогда не видел, чтобы процесс развивался настолько стремительно.

      – Профессор, ее дочери десять лет, она сейчас живет у меня. Я оформляю опекунство…

      – Да-да, конечно, я помню. Готовы документы?

      – Готовы. Сколько она…

      – Вы же врач, сами все понимаете. Какие тут могут быть прогнозы. Неделя? Месяц? Ну, может быть, месяца три… бывают же чудеса.

      Возле палаты Полина долго собиралась с духом, глядела на свое отражение в стекле коридорного шкафа, старалась улыбнуться. Улыбка получалась кривой, похожей на гримасу.

      Но Лене было как будто все равно, ее интересовал единственный вопрос – готовы ли документы на опекунство. Услышав, что все в порядке, она сразу успокоилась.

      – Ну вот и хорошо. Значит… – она запнулась. – Значит, Рита одна не останется. Спасибо тебе!

      – Да что ты, в самом деле! Все это временно, – Полина старалась очень тщательно контролировать свой голос. Говорят, ложь легко опознать на слух – горло сжимается, и голос выдает. Поэтому женщина следила за голосом очень старательно. – Ты же знаешь, какая здесь медицина. Ну и что, что диагноз! Да все онкологические больные в Израиль едут – потому что здесь их спасают. Операция хорошо прошла, теперь будешь поправляться.

      – Вряд ли, – губы Лены дрогнули. – Внутри так давит, как будто там удав громадный свернулся.

      – Это правильно, – Полина попыталась улыбнуться, про себя отлично понимая, что означает этот «удав». – После полостных операций