Декамерон по-русски. Елена Логунова

этом адаптировал тексты для юных русских читателей.

      – Вот спасибо тебе, солнце мое!

      Недооцененное солнце детской поэзии выпятило губу и презрительно промолчало.

      – Возможно, я недостаточно юн, чтобы понять твои «адаптированные тесты», – с огромным ехидством сказал редактор. – Так ты объясни мне, старому дурню, о чем тут речь?

      – Запросто, – высокомерно обронил Полонский, ни звуком не возразив против «старого дурня».

      Легкоступов нахмурил редкие брови и с нескрываемым подозрением прочитал:

      – Старая женщина обнимет седого самурая,

      За ней еще четверо встанут…

      Извлечен из земли корнеплод!

      – О боже! – дернулся Сева. – Я-то думал, что эта хокку будет на обложке вашего журнала, сразу под заголовком!

      – Еще чего! – возмущенно фыркнул редактор «Репки», так и не узнавший родную сказку, исковерканную японской поэтикой. – Мы, значит, будем рассказывать невинным деткам про то, как аморальный самурайский дед одну старуху обнимает, а еще четыре к нему в очереди стоят?! Да меня привлекут за пропаганду порнографии!

      – Те четверо – это вовсе не старухи! Это девочка, собака, кошка и мышка! – простонал Полонский, тиская длинными аристократическими пальцами изящно подстриженные височки.

      – Дети и домашние животные?! Ну это уже совсем ни в какие ворота! – дико округлил глаза шокированный редактор. – А вот это что? Мне кажется, это похоже на плагиат!

      Он снова покашлял и прочитал еще:

      – Потеряла лицо Таня-тян.

      Плачет о мячике, упавшем в пруд.

      Возьми себя в руки, дочь самурая!

      Он снял очки и очень строго посмотрел на поэта почти такими же круглыми и красными глазами, как государственный символ Страны восходящего солнца.

      – Японская классическая поэзия – это высокое искусство! – сквозь жемчужные зубы процедил Полонский, уже понимая, что публикации не будет. – Маленьких отечественных читателей к нему нужно приучать постепенно, переходя к символике иной культуры через знакомые им фольклорные мотивы! Вот, например, чем плохо это!

      Он протянул длинную руку, выхватил у редактора псевдояпонский веер с текстами и с чувством продекламировал:

      – Кошка скончалась.

      Мех уж не тот на хвосте.

      Помалкивай или отведай!

      – Я велю написать это каллиграфическим почерком на твоей надгробной плите! – рассвирепел редактор. – Всеволод, солнце мое! Ступай прочь и не морочь мне голову! Кстати, «прочь» и «не морочь» – это ведь неплохая рифма…

      Легкоступов успокоился так же быстро, как вскипел, и вдохновенно зачиркал карандашом по бумажке.

      – Вот-вот! – с упреком молвил Полонский, выйдя из кабинета. – Как самому себе гонорары за дурацкие стишки начислять, так это он может! А как поддержать высокое искусство, так это фигушки!

      – Сева, высокое ты наше искусство! – прыснула хорошенькая секретарша Анечка. – Не расстраивайся, пожалуйста, нам всем твои хокку очень, очень