Обезьяна приходит за своим черепом. Юрий Домбровский

спросил меня:

      – Мы знакомы, месье?

      И в то же мгновение я узнал его. Он сильно изменился, загорел, похудел, у него появилась густая, окладистая борода итальянского типа, очень смягчающая его длинное, хищное лицо с жестко выгнутыми линиями скул, всегда напоминавшими мне изгибы хирургического инструмента; мутноватые глаза, аккуратные, но мощные, как рога или крылья, брови, которые, хотя и срастались на переносице, но, как всегда, были аккуратно подбриты. Пока я говорил с ним и смотрел на него, он опять-таки очень прямо, все так же засунув руки в боковые карманы куртки, стоял передо мной и тоже смотрел мне в глаза. Для него это была безусловно очень решительная минута, и к его чести надо сказать, если он и был напуган или растерян, то и виду не показал. Я спросил его:

      – Так вы стали уже Жосленом?

      Мне хотелось, чтоб вопрос прозвучал резко и насмешливо, но голос мой прервался, дрогнул, и я спросил почти шепотом.

      Он ответил спокойно и просто:

      – Так мне удобнее получать почту до востребования.

      Совершенно сбитый с толку, я молчал, а он сказал:

      – Но если вы имеете что-нибудь против этого, скажите.

      Тут вдруг у меня мелькнула сумасшедшая мысль: вот он сейчас выхватит револьвер, выстрелит в меня в упор, да и юркнет в подъезд – ведь эти господа изучили все проходные дворы города. Я невольно схватился за карман. Тогда он повернул голову и крикнул:

      – Господин сержант, будьте любезны, подойдите-ка сюда! – и спокойно вынул из кармана обе руки.

      Полицейский, маленький, худощавый человек с чаплинскими усиками и землистым, впалым лицом, поправил кобуру и пошел к нам.

      – В чем дело тут у вас, господа? – спросил он подозрительно. – О чем спор?

      Не меняя положения, бородатый двумя пальцами дотронулся до шляпы.

      – Вот, представляю: мой старый знакомый, известный журналист Ганс Мезонье (полицейский хмуро посмотрел на меня), он хотел бы проверить мою личность. Так пожалуйста. – Он полез в карман, вынул бумажник, раскрыл его, и я увидел целую кипу документов. – Пожалуйста, посмотрите, – повторил он ласково, подавая это все полицейскому.

      Но тот не брал бумажника, а стоял и ждал объяснения. То, что у меня от волнения дрожат руки, а бородатый стоит совершенно спокойно, явно сбивало его с толку.

      – Так что вам нужно от этого господина? – спросил он меня.

      – Я хочу, – ответил я, – чтобы он объяснил, когда и почему он стал Жосленом.

      – То есть, – усмехнулся бородатый, – я понимаю так, сержант: господин Мезонье именно и хочет объяснить вам, когда и почему я стал Жосленом.

      Наступило секундное молчание. Сержант взял из рук бородатого бумажник и повернулся ко мне.

      – А в чем все-таки дело? – спросил он недовольно. – Что вы имеете против этого господина?

      – Да это же гестаповец, – сказал я. – Он был в нашем доме и убил моего отца.

      Я еще и не договорил, как все мгновенно переменилось, полицейский словно вырос на голову. Четким, резким движением он