Иосиф Сталин. Начало. Эдвард Радзинский

туберкулез, и она стремительно угасала. Мальчика перевезли в семью ее родителей. Вскоре я отвез к ним и ее.

      Екатерина всю дорогу молчала, только кашляла. Она стала прозрачная, и кожа будто светилась. И только когда я уходил, попросила:

      – Пусть он придет… побыстрее… хоть на минутку. Ты передай.

      Но в дом ее родителей Коба не приехал.

      И тогда она вернулась в их жалкий домик – умирать.

      Когда Коба понял, что она умирает, он стал безумный.

      – Не уходи, – шептал он. – Голубка моя, только не уходи… Подожди.

      Он схватил меня за пуговицы и закричал:

      – Беги за врачом! Вези его!

      – На какие шиши?

      Он оттолкнул меня и выбежал из дома. А я сидел и смотрел, как она угасает.

      Она вдруг открыла глаза и сказала:

      – Спасибо вам, милый Фудзи… за все.

      И я понял – она все знала.

      Она добавила:

      – Позаботьтесь о нем… ради меня.

      Я не успел ответить. Раскрылась дверь… Он привез самого лучшего, самого дорогого доктора в Баку. Как потом выяснилось, он ворвался к нему в дом, угрожая ножом, посадил в экипаж.

      Первым вошел врач. Коба шел за ним и долбил одно и то же:

      – Слушай, вылечи ее, друг. Лечи, лечи ее, дорогой… Я заплачу. Много. Очень много. Сколько ни скажешь, все достану. Я клянусь!

      Доктор велел нам выйти из комнаты.

      Мы стояли за занавеской, а он осматривал Екатерину.

      Коба сказал мне:

      – Постереги его, я быстро, – и опять исчез в ночи.

      Наконец доктор поднял занавеску:

      – Где ваш друг?

      – Он просил подождать. Он очень скоро вернется.

      Доктор печально усмехнулся и сел у стола.

      Коба и вправду вернулся почти тотчас. Молча выложил на стол перед врачом гору ассигнаций. Убил он кого-нибудь, ограбил или где-то поблизости был партийный тайник – я не знаю.

      – Возьми все, дорогой, только лечи.

      – Заберите ваши деньги, – сказал доктор. До сих пор слышу, как брезгливо он это произнес. – Я уже не нужен вашей жене, ей нужен священник. Туберкулез… И крайнее истощение… Мне – поздно.

      Коба окаменел. Потом начал что-то шептать. Затем сел у кровати прямо на пол, уткнул голову в ее руку. Она гладила его другой рукой по волосам, а он в голос заунывно плакал. Тогда только я узнал, что он умеет плакать. А доктор стоял у двери-занавески и смотрел на них.

      – Какая же она красавица, – сказал он. И ушел…

      Она отошла тихо, ночью. Как она была красива в гробу!

      У меня сохранилась фотография: Коба с всклокоченными волосами стоит над ее гробом, испуганный, несчастный, потерянный. Рядом – ее родители.

      Меня на фотографии нет, потому что я снимал.

      В следующий раз мы встретились с Кобой через несколько лет – в ссылке в Туруханске. Я не пишу ни о своих революционных делах, ни о своей жизни в это время. Потому что рассказ мой о нем – о Кобе.

      Тайна Кобы

      Кажется, это случилось в 1913 году. Кобу арестовали в Петербурге на благотворительном вечере. Это был обычный благотворительный