Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы. Сергей Хрущев

эти годы отца я не видел. Мама несколько раз летала к нему на фронт, а я бережно хранил его сталинградские подарки: трофейную коробку немецких орденов, гильзу от снаряда и эсэсовские кортики.

      Последнее мое соприкосновение с войной произошло 17 апреля 1944 года в Киеве. Праздновали пятидесятилетие отца, немцы в тот день отчаянно бомбили Дарницу, а мы, дети, собирали после налета осколки зенитных снарядов.

      Началась мирная жизнь. Обрушился неурожай 1946 года. В ответ на просьбу отца снизить поставки хлеба Сталин прислал в Киев Кагановича. Он стал Первым секретарем ЦК. Из амбаров вымели все зерно, и на Украине начался голод, людоедство. Не могу без содроганий читать воспоминания отца о том периоде.

      Сделав свое дело, Каганович возвратился в Москву.

      Беда не приходит одна.

      «Весной 1947 года Н. С. очень сильно простудился на Ирпенской пойме под Киевом, где он хотел организовать выращивание на торфяниках овощей для столичных жителей, и заболел воспалением легких. Боялись за его жизнь. Лежал дома, дежурили доктор и сестра, консультировали два профессора (Зеленин и еще кто-то) из Москвы», – вспоминает мама.

      Думали, отца не выходить: новомодный пенициллин, кислородные подушки – ничего не приносило облегчения. Выходя из спальни отца, профессора Вовси и Губергриц (мне почему-то запомнились именно эти фамилии), тогдашние светила, только сокрушенно покачивали головами.

      Я запомнил неподвижное серое лицо отца на подушках, хриплый свист дыхания и неузнающий взгляд. К счастью, организм выдюжил, отец выздоровел.

      Долечиваться его послали на море. Но не на Черное, к которому отец привык, а на Балтику. Южное солнце, я до сих пор не понимаю почему, врачи сочли противопоказанным. Свой первый послевоенный отпуск отец, сопровождаемый целым выводком детей, провел в поселке Майори, вблизи Риги. Море оказалось непривычно мелким, неприветливым, до дрожи холодным. Но мы, дети, не обращая внимания на температуру, стремились залезть в воду при первой возможности, даже когда наблюдавшие за нашими «подвигами» родители и старшая сестра Юля сидели на берегу в пальто. Отец быстро окреп. С открытием утиной охоты он пропадал на окрестных озерах. В середине августа решил слетать в только что переименованный в Калининград Кенигсберг. Взял и нас с Радой. Город лежал в руинах, центр выгорел абсолютно. Разместились мы в одном из генеральских особняков на окраине.

      Отец поинтересовался у хозяина дома, «не балуют» ли немцы.

      – Что вы, Никита Сергеевич, все спокойно, – поспешно возразил генерал, потом, подумав, добавил: – У меня на втором этаже на террасе пулемет стоит. Проснешься ночью, дашь очередь и снова в постель.

      Так я и не понял, зачем ему пулемет, если все спокойно.

      В Калининграде мы провели пару дней, отец очень интересовался изготовлением тканей из бурого угля. Он пришел в восторг от достижений немецких химиков, забрал с собой целую коллекцию образцов, чтобы показать украинским ученым, внедрить эти технологии