Интернат для брошенных мужчин. Марина Полетика

продал. Может, и опять кого посадили, не в курсе. А вот сколько наших по миру пошло, я точно знаю. А ты говоришь – фермерское хозяйство… Скажи, тебя в твоем Большом Шишиме уважают? Соседи там, ученики?

      – Вроде да, – пожала плечами Людмила Петровна.

      – То-то и оно. А станешь фермером, придется таких вот собачек заводить. От соседей. И от всяких любопытных. Потому что я в их глазах богач и куркуль. И раскулачить меня – святое дело. Так что извини за собак-то. А ты по какой части учительница?

      – Русский язык и литература.

      – Стихи, наверное, пишешь? – беззлобно спросил Краев.

      – Пишу, – созналась Людмила Петровна и оправдалась: – Но я их никому не показываю.

      – Вот и пиши. Стихи, книжки. Краеведческие можно. А сюда не лезь. Не женское это дело. Тут и мужики не выживают. Зачем тебе? Какой дурак тебя надоумил?

      Неожиданно для себя Людмила Петровна рассказала Ивану Краеву свою историю: и про Тимкину выходку, и про то, как уволили ее, и что помощи ждать неоткуда, а работы по специальности не найти. И уехать не может, потому что мама. И вообще – почему она должна уезжать, будто преступление совершила, дав пощечину юному негодяю?

      – Нет, это ты правильно ему по роже дала, – когда она закончила свой рассказ, подвел итог Краев. – Он тебе еще спасибо потом скажет, когда вырастет. И что уезжать не хочешь – тоже правильно. Мы тут на своей земле. Я бы давно свалил в Германию или в Америку, работал бы и горя не знал. Знакомые там есть, говорят, можно устроить. Но мне за державу обидно. Я не куркуль какой, а свободный гражданин своей страны!

      Людмила Петровна кивала, слушая, даже глаза у нее загорелись – на сей раз она была с Иваном Краевым полностью согласна.

      – И вот что, родственница, – улыбнулся Краев. – Если нужна будет помощь, обращайся. Денег там или что. Вот телефон мой и электронка. Или приезжай, я всегда дома.

      Где-то поблизости вдруг раздался жуткий грохот, словно колотили в большой железный таз. Людмила Петровна подскочила.

      – Мама волнуется, – спокойно пояснил Иван. – Заболтались мы с тобой, мне ехать пора.

      Он проводил Людмилу Петровну до ворот. Вышла Анастасия Михайловна, молча, скрестив руки на груди, встала на крыльце. Смотрела неприязненно. У ее ног сидела кошка, бросала взгляды на Людмилу Петровну, брезгливо дергала боками. Иван посмотрел на небо: собиралась гроза, уже виднелись первые сполохи.

      – Слушай, Людмила, давай-ка я тебя до дому подброшу. Невелик крюк. Автобуса до вечера не будет, да и вымокнешь, – предложил он. – Погоди, машину выведу.

      – Не сахарная, не размокнет! – крикнула вслед сыну Анастасия Михайловна. – Всех развозить – на бензине разоришься!

      – А много к вам народу ходит? – невинным голосом поинтересовалась у нее Людмила Петровна, воспользовавшись тем, что почтительный сын ее не слышит.

      Старуха с кошкой опять фыркнули и, не попрощавшись, ушли в дом. Бабахнула об косяк тяжелая дверь. Надо же, удивилась Людмила Петровна, мать такая зараза,